Лето близилось к концу. В последние теплые деньки донья Аньяда кончила ткать еще одно пончо. «Убиение невинных» называлось оно, и выборные не решились показать это пончо жителям селений.
Глава двадцать четвертая
Еще кое-что о разговоре, который до смерти хотелось бы слышать господам, что разгуливают с автоматами
Курился над озером и в ущелье розовый туман. Горемыка поглядел на озабоченные лица представителей общин. Живые глазки его блеснули.
– Вот бы сейчас чашечку кофе, – сказал делегат от Паско.
– Золотые слова.
– Да еще бы сальца, закусить чашечку кофе.
– У, змий!
Делегат от Чинче сунул руку под пончо, вытащил узелок. Он улыбался от уха до уха.
– Это у тебя что?
– Сальце, сеньор.
– Издеваешься, да?
Тот развязал узелок, достал увесистый кус.
– Прошу вас, сеньор.
– Что же ты столько времени скрывал такое богатство?
– Всему свой час, приятель.
Он роздал всем сало.
– Откуда такая роскошь?
– Селение Чинче благодарит вас за труды.
Жидкий кофе и сало показались изумительно вкусными.
– Светает.
– А мы еще не кончили.
– Сеньоры делегаты, у нас еще масса вопросов, которые необходимо выяснить.
– Столько народу здесь, в пустынных местах. Это может показаться подозрительным. Найдется один какой-нибудь сукин сын – и довольно. Донесет – всех нас расстреляют.
Горемыка поковырял ногтем в зубах.
– Надо поискать какую-нибудь незаметную пещерку.
– Только сначала прошу рюмочку анисовой.
– Пью за тот день, когда мы будем есть сало в столовой господского дома в Уараутамбо. Выпьем, Агапито!
– Я не пью, дон, но от души благодарю вас.
– Пошли по этому ущелью, там где-то знаменитая Обезьянья пещера должна быть.
Выборный селения Ярусиакан поднялся. Это был единственный человек, одетый не как индеец. Свитер не слишком-то грел его, он дрожал. Отправились. Вдруг выборный селения Ярусиакан остановился, указал на запад.
– Если Чинче выступит, а Ярусиакан и Ранкас займут те земли, что им положены, мы встретимся в поместье «Парья».
– Как русские с американцами.
– Вот этого-то и хотел Гарабомбо! Он всегда говорил: «Члены общины Чинче должны встретиться с членами общины Ярусиакан в поместье «Парья», словно русские с американцами в конце войны».
Вдали виднелась Обезьянья пещера. Стая диких уток пролетела над их головами.
– Ты Гарабомбо знавал?
– Сидели вместе в тюрьме, на Фронтоне. Морской воздух не для нас – горцев. Вреден для наших легких. Привезли меня на Фронтон в январе, в разгар лета, а туман стоял такой, что домов не видно. Можете представить? Это в январе-то! Гарабомбо уже третий год там сидел. Туберкулезный он был или нет, не могу сказать. А только кашлял сильно. Обрадовался, как узнал, что я тоже горец. Представляете, что значит там земляка встретить? Мы с ним сговорились жить вместе, в одной пещере. Ты остров-то знаешь?
– Не имел удовольствия.
– Будешь по-прежнему угонять чужой скот, получишь приглашение.
Рябой засмеялся.
– Я, сеньор, только господский скот угоняю. Мне дон Хенаро так и сказал: «Ты, говорит, Рябой, экспроприируешь экспроприаторов».
– Мы с Гарабомбо в одной пещере жили. Раз как-то удим мы рыбу, вдруг кричат: «Кто из Чинче – в комендатуру!» Мы бегом туда. Тюремщик нам и говорит: «Готовьтесь, сей же час вас на катер посадим, в Лиму поедете». – «А что случилось, сеньор?» – «На Совете по урегулированию конфликтов вам надо присутствовать, в Министерстве труда». Сели мы на катер, он нас уже ждал у пристани. «А вдруг нас отпустят, Акилино?» – говорит Гарабомбо. Солнце пекло, а он дрожит весь. Море было бурное, насилу пришвартовался наш катер в Камотале. Волны большущие, а мы в кандалах. Страшно. Ну, прибыли. В порту ожидали грузовики. Повезли нас в Лиму. Высадили перед Министерством труда. Идем мы вверх по лестнице, а навстречу Сильверио Бонилья, земляк наш, тоже под караулом и в кандалах. Входим. Вдруг Гарабомбо как побледнеет весь! – «Что с тобой, Фермин? Укачало тебя на катере?» – «Жена моя тут, вон она. Два года я ее не видал». Обняла его Амалия Куэльяр, плачет. И еще земляки подошли. – «Можно мне с женою поговорить?» – спрашивает Гарабомбо у солдата. – «Запрещено, ну да уж ладно», – отвечает солдат, хороший попался парень. – «Мы отойдем немного в сторону, ладно?» – «Только помни, чуть что – стреляю». Я-то вовсе ни при чем там был. По ошибке меня привезли. Земляки рассказали потом Гарабомбо: в тот день слушание дела назначили, в суд вызвали помещиков Лопесов и их двоих – Гарабомбо да Сильверио Бонилью, мятежников то есть.
– Интересно, – пробурчал Горемыка.