Сказание о Синей птице

Начало, ход, завершение партии, возобновление игры… Беспрестанное круговращение, игровая партия не имела ни начала, ни конца. Я был в гармонии с игральными камнями вэйци. Бывало, в ярости я опрокидывал доску, и тогда на горе Энигма поднимался ветер, шел снег, раздавались раскаты грома и сверкали вспышки молнии, человеческий мир также содрогался, люди в панике падали на колени, молитвенно возводя руки к небу.

Народ муя у подножия горы первым раскрыл тайну горы Энигма: они считали ее священной, а владыку горы, меня, богом Энигмы. Муя были гораздо приятнее моего прежнего народа, я считал их племенем, избранным Священной горой, поэтому оберегал их и заботился о них. Не позволял соседним государствам вмешиваться в их жизнь. Они не нуждались ни в письменности, ни в музыке. Для чего нужна письменность? Когда Цан Цзе изобрел систему китайской письменности, появилось выражение «Небо пролилось просом, а духи плакали по ночам», – даже боги поняли, что иероглифы принесут в мир беспорядок и волнение. До тех пор, пока люди муя держали разум в хаосе, они были благословлены.

Дева-воительница часто являлась сыграть со мной партию-другую. Каждый раз мы вели ожесточенную борьбу. В это же время в мире людей происходило то же самое. Вэйци – на небесах, мир людей – на земле. Смертные не знали, почему воюют. Повсюду лилась кровь, лежали тела убитых – бесчисленное количество жизней было загублено во время наших бессмысленных игр. Кровь падших питала не только шашки и доску, но и меня. Каждая битва увеличивала нашу силу, игровое поле постепенно расширялось, как и количество шашек, которыми я мог управлять.

Смотря на доску, я наблюдал за жизнью на обширных землях Хуася на Центральной равнине, видел, как император Шунь разделил государство на двенадцать частей и отдал их в управление поместным князьям, которые собирали налоги и сочиняли общие законы. Я видел, как двенадцать наместников, скованные страхом, стояли на коленях перед императором Шунем. По обе стороны от моей доски лежали плотно закрытые коробочки с черными и белыми камешками, но я чувствовал, как они, напитавшиеся кровью, нетерпеливо вибрируют взаперти.

Черная птица как-то спросила, почему я не разыграл партию для императора Шуня.

– Это могла бы быть самая захватывающая игра в вэйци с момента сотворения мира. – Не в силах унять свое любопытство, она подначивала меня на эту забаву.

– Нет, – качал я головой.

Время еще не пришло, я не все продумал. Действо должно быть тщательно спланировано. Чунхуа узурпировал трон, а я десятилетиями размышлял, есть ли у меня повод для проявления поспешности и беспокойства. Я хотел, чтобы он был прикован цепями к своему «престолу достойнейшего», созданному его репутацией мудрого и благодетельного человека, хотел, чтобы страдания, на которые он обрек других, в конечном итоге возвратились к нему самому.

Люди пели по ночам, горячие костры горели ярко, через доску до меня доносился их смех. Будучи один на этих ледяных, заснеженных просторах, я прислушивался к голосам людей, которые уже не имели ко мне никакого отношения, и спокойно размышлял над следующим ходом.

Звуки земного мира для меня как проплывающие по небу облака, как что-то чужое и постороннее – они доносились до моих ушей, но никогда не достигали сердца. Синяя птица, почему ты так смотрела? Однажды на поле доски я заметил, как ты смотришь на меня из мира людей. Боль и разочарование в твоих глазах гасили во мне кровожадный огонь.

– Чжу, сын людей, прости тех, кто обидел тебя, не опаляй местью свой народ. – Отринув гордость, ты молила о спасении мира людей. – Чжу, прости их, прошу тебя!

Я отвел глаза и укрыл доску снегом. Больше я не видел тебя, передо мной был только мерзлый снег, равнодушно отражающий солнечный свет и лишающий его тепла.

– 2 ~

Пришла пора начинать.

Я сел за вэйци, как в первый раз, хотя на самом деле провел за игрой уже девять лет.

Снег, укрывавший доску, по мановению моей руки вмиг растаял. Я открыл обледеневшую коробку и достал белые камни. На доске стали появляться фантомы из мира людей, то и дело закрывающие рисунок на доске. Рассердившись, я бросил белые шашки на доску.

Юй видел во сне своего отца Гуня, одетого в белое и медленно спускающегося с неба. На белой одежде проступала кровь, а его тело было изранено и изуродовано. Он повернулся и пробил расщелину в скале, через которую тут же с оглушительным ревом прорвалась речная вода… Мужчина обернулся и внимательно посмотрел на сына, а потом его образ стал постепенно бледнеть, пока не исчез в тумане над водой.

Юй проснулся. За окном светало. Юноша посмотрел на стылое синее небо, переходящее из ночи в день.

– Юй, продолжи дело отца, разрушь горы, чтобы направить воду из рек в моря. Только так можно остановить наводнения, – шепнул я ему через вэйци, сидя по ту сторону неба.

– Чжу, ты ли это? – Юноша поднял глаза к холодному небу. – Они мне сказали, что ты сошел с ума и тебя сожгли заживо… Я не верил, что он тебя убил. – И заплакал.