Сказание о Шарьяре

Брел скиталец нищий к нему,

Свой костер закат погасил,

Погрузились дома во тьму,

И похожим на груду скал

Обезлюдевший город стал.

Наступил полуночный час,

Свет в окошках давно погас,—

Где отыщет теперь ночлег

Одинокий, как перст, человек?

Вдруг услышал хан Дарапша,

Голоса в ночной тишине,

Вдруг заметил хан Дарапша

Огонек в небольшом окне,

И подумал хан Дарапша:

«Кто не спит в этот поздний час?

Разве не был по всей стране

Мой объявлен строгий приказ:

Кто не гасит свет по ночам,

С тех налоги взимать вдвойне!

Чья душа не спит до сих пор,

С кем ведет ночной разговор?

Не убийца ли точит нож

Иль добычу считает вор?

А быть может, святой аскет,

Отрешась от мирских сует,

За старинной книгой сидит,

Потому и не гасит свет?

А вокруг — ни души, темно,

Не заметят меня все равно,

Загляну-ка я в это окно!»

Так и сделал хан Дарапша —

Встал на цыпочки под окном

И пугливо, как вор, тайком

Заглянул в незнакомый дом.

Видит скромную комнату он,

В уголке светильник зажжен,

И прилежно потупив взгляд,

Три красавицы юных сидят.

Видно, три сестрицы они,

И притом мастерицы они:

За работой усердно следя,

Опустили ресницы они,

Шархом длинные нити прядут,

Разговор негромкий ведут.

«Знаете, что я слыхала вчера?» —

Старшая заговорила сестра,

«Нет!» — отвечали двое других.

«Я на базаре была с утра,—

Старшая продолжала сестра,—

Слышала о новостях городских...»

Сестры откликнулись: «О каких?»

Старшая им говорит, не спеша:

«Наш справедливый хан Дарапша,

Видно, устал от державных дел,

Людям казну раздать повелел,

Бросить решил свой престол и сан,

Старый, заплатанный, грубый шапан

Вместо атласных одежд надел,

Вместо венца — простую чалму,

Нищенский посох взял и суму

И, навсегда покинув престол,

В Мекку святую пешком ушел!»

«Нищенский посох взял и суму? —

Сестры спросили.— А почему?

Может быть, болен? Молиться решил,

Чтобы пришло исцеленье к нему?»

Старшая только смеется в ответ:

«Не разгадали вы этот секрет,

Слава Аллаху, не болен хан —

Женами недоволен хан,

Толку от них никакого нет!

Только и знают себя наряжать,

Сладкими яствами ублажать,

А вот детей не хотят рожать!»

И в безмятежной ночной тишине,

С младшими сестрами наедине,

Так продолжала она мечтать:

«Если бы хан женился на мне!

Я во дворце бы хозяйкой была,

Жен его старых взашей прогнала,

К хану в постель не пустила бы их —

В скотниц простых превратила бы их!

Если бы хан меня в жены взял,

Мне бы хоть маленький кокон дал,

Я бы владыке свое мастерство

С первых же дней показать смогла,

Я бы из кокона одного

Груды атласа ему наткала,

Сшила бы сотни новых шатров

Для богатырского войска его —

Войска в сорок тысяч бойцов!

Да, если б стала я ханской женой,

Был бы владыка доволен мной!»

Тут замигал огонек в окне,—

Это, вздыхая в ночной тишине,

Средняя заговорила сестра:

«Если бы хан женился на мне!

Я бы скучать ему не дала,

Жен его старых кнутом прогнала,

Близко к дворцу не пустила бы их,—

В грязных рабынь превратила бы их!

Если бы в жены он взял меня,

Дал бы мне зернышко ячменя,

Я бы владыке свое мастерство

С первых же дней показать смогла,

Я бы из зернышка одного

Гору лепешек ему напекла,

Сразу же был бы запас готов

Для знаменитого войска его —

Войска в сорок тысяч бойцов!

Да, если б стала я ханской женой,

Был бы владыка доволен мной!»

Вновь задрожал огонек в окне,—

Это в задумчивой тишине

Младшая заговорила сестра:

«Если бы хан женился на мне,

Я бы послушной всегда была,

Жен его старших не прогнала,

Грубостью не обижала бы их,

Гордостью не унижала бы их,

За старшинство уважала бы их.

Если бы хан был со мной не прочь

Вместе побыть — хоть одну бы ночь.

Я б родила ему близнецов: Сына —

храбрейшего из храбрецов

И луноликую, стройную дочь.

Был бы у каждого чуб золотой,

Был бы серебряным чуб другой,

А справедливый властитель наш

Был бы доволен своей судьбой!»

Так, незлобива, стыдлива, добра,

Младшая говорила сестра,—

Звали девушку Гульшара.

От волнения чуть дыша,

Чутко слушал хан Дарапша

Тихий девичий разговор,

Оживилась его душа,

Будто в знойной глуши степной

Ветерок прохладный подул,

А в угрюмой тиши ночной

Огонек отрадный блеснул,—

Вновь почувствовал он, что жизнь

И заманчива, и хороша.

И подумал хан Дарапша:

«Удручен я судьбой моей,

Но не я ли в этой стране

Всех богаче и всех знатней?

Да, для полного счастья мне

Не хватает только детей...

Что ж, возьму да женюсь на ней!»

Заприметил он этот дом,

Чтоб его отыскать потом,

И немедля в обратный путь

Устремился почти бегом.

Как на крыльях, вперед летел,

Распирало от счастья грудь,

Как орел молодой, глядел,

Не желал в пути отдохнуть —

Семидневный, нелегкий путь

За четыре дня одолел!

А когда пришел, наконец,

Исхудав, как живой мертвец,

Поздно вечером в свой дворец

И в дверях появился вдруг,

К изумленью рабынь и слуг,

Никому не желал внимать,

Даже голод не стал утолять,

Повалился ничком на свою

Позолоченную кровать —

Так бедняге хотелось спать!

Вот с чего это все, друзья, началось —

И в запутанный узел переплелось,

Так уж в этом мире заведено:

Все, чему суждено, совершиться должно!

И не встреть Дарапша этих трех сестер,

Не услышь он случайно их разговор,

Не реши повернуть назад с полпути,—

Не смогло бы многого произойти.

Не родился б тогда богатырь Шарьяр,

Что прослыл храбрее всех храбрецов,

Не явилась бы с ним и сестра Анжим,