Сказание о рыцаре

Я не мог не принять приглашения. Мы пили с Манфредом всю ночь. За это время войска успели сначала поднять по тревоге, а затем сыграть отбой; английские рыцари подрались с немецкими и австрийскими коллегами; дежурное подразделение отразило нападение небольшого неприятельского отряда; под шумок сбежала моя сарацинка. А нам все было мало. В дальнейшем мы виделись каждый день и крепко сдружились.

Тем временем поход продолжался. Одна из дам полусвета, путешествовавшая с нашей армией, в свободное от любовных утех время обучила меня грамоте. Мои дорожные сумки потихоньку наполнялись золотом и драгоценностями, отнятыми у нехристей-сарацин. Там же меня и в рыцари посвятили.

Дело было так: однажды полчища Саладина преподавали нам урок на тему: "Места обитания ракообразных в зимний период года". Наша армия героически драпала во весь дух. Я отличился тем, что в ходе отступления отбил у сарацин наш штандарт, поначалу захваченный ими.

Надо признаться в том, что меня крайне мало интересовали Святая Земля и Гроб Господень как в целом, так и по отдельности. Зато деньжат мне срубить удалось.

Я вернулся домой. А на следующий день произошла трагедия: погиб батюшка. Его застрелил лучник, охранявший купеческий караван, на который мы совершили набег.

Я был сражён наповал обрушившимся на меня горем. А после похорон батюшки начались невзгоды. Разошлась вся наша гвардия. Эти суровые вояки не могли заставить себя стать под моё начало - слишком хорошо они помнили меня сопливым пацаном. Уехал их капитан в поисках лучшей доли. Отбыл в неизвестном направлении управляющий замком. Старый батюшкин оруженосец попросился на пенсию - я не смог уговорить его послужить ещё. Ушла добрая половина слуг.

У меня остался замок, прилегающие земли с деревнями да верный Эрик, не позволивший мне пасть под ударами судьбы.

Для начала он куда-то исчез на два дня, вернувшись с каким-то молодчиком жуликоватого вида. Этот тип сидел в тюрьме за мошенничество; Эрик выкупил его оттуда и предложил ему место управляющего делами.

Тот согласился. Звали его Гастоном. Он имел крепкую хозяйскую хватку и прекрасно разбирался в механизмах всевозможных надувательств. Мне не пришлось жалеть о деньгах, потраченных на него Эриком. Гастон наладил поступление в нашу казну налогов с крестьян, упорядочил расходы, былые разбойничьи набеги на купцов заменил умеренными пошлинами, навёл порядок в хозяйстве самого замка.

Вскоре ему понадобились помощники - казначей и завхоз. Первого я переманил из иезуитского монастыря, второго нашёл среди деревенских старост.

Всё было бы хорошо, но я нуждался в личной гвардии. До сих пор обязанности капитана выполнял Эрик, а сама она состояла из трёх десятков кое-как обученных крестьян. И если первое меня вполне устраивало, то со вторым я никак не мог примириться, а посему кинул клич о помощи своим друзьям по крестовому походу.

Они откликнулись. Каждый прислал по нескольку превосходных воинов, но более всего мне помог гасконец Жером де Кастельмор. Сам отчаянный головорез, не боявшийся залезть в любое пекло, он не мог не оказать покровительство тому, кто был схож с ним, словно зеркальное отражение, а именно капитану армии его величества по имени Жюст Моннель, заочно приговорённому военным трибуналом к повешенью за мародёрство. Отсрочка приговора объяснялась тем, что поймать этого человека никак не удавалось, хотя он скрывался не один, а во главе отряда тяжеловооружённых пехотинцев в полсотни человек. Целая дивизия безуспешно гонялась за ним добрых полтора года; за это время Жюст Моннель выказал умение уходить из ловушек, прорываться из окружения и держать осаду в местах, совершенно для этого не приспособленных. Де Кастельмор прислал его ко мне с самыми восторженными рекомендациями.

Я принял Жюста Моннеля, и это стало известно. Мне пришлось ехать в Париж и ходатайствовать перед его величеством за опального капитана, упирая на свои заслуги в крестовом походе.

В конце концов, дело было улажено. А на обратном пути, отдыхая в деревенском кабачке, я стал свидетелем любопытной сцены: крестьяне поймали вора.

Здоровенный малый с круглой физиономией, заросшей бородой, в широченной рубашке и таких же штанах, перепоясанных кушаком, чуть ли не с час молотил своих преследователей направо и налево огромными кулачищами, но уйти ему не дали. Видно было, что крестьяне имели на него порядочный зуб, это угадывалось по тому, с каким остервенением они бросались на него и с каким упорством поднимались с земли те, кто пропускал от детины удары.

Кончилось дело тем, что его скрутили, подтащили к дубу и накинули на сук верёвку.

Люди всегда были жестоки к своим ближним. Детина извивался в руках крестьян, по его щекам текли слёзы бессильного бешенства, но никто в толпе и кабаке его не пожалел. Получившие от него отметины в драке, злобно орали, поторапливая вешателей, остальные молча скалили зубы. Я не мог более усидеть на месте.