Сказание о Ёсицунэ

Таданобу вступил в храм через Главные Ворота. По левую руку было большое строение, и была это обитель монаха по имени Ямасина-но Хогэн. Таданобу вошёл и увидел, что ни в гостиной, ни в сторожке нет никого. Он прошёл по веранде и заглянул в среднюю дверь. Там в просторной комнате восседали двое монахов и трое мальчиков-прислужников, а перед ними стояли блюда со всевозможными яствами и две-три фарфоровые бутылочки с сакэ, украшенные бумажными бантами и ромбами. Увидев это, Таданобу подумал: «Навряд ли они ожидают меня! Ждут они кого-то из монахов с победой, наверное, хозяина дома. А пировать-то здесь суждено чужому!» Подумав так, он с мечом на плече протопал по настилу веранды и, рявкнув: «Ага!», шагнул в помещение. Ну и перепугались монахи и мальчики! Они мигом рассыпались кто куда.

А Таданобу грузно уселся на лучшее место, придвинул к себе яства и принялся угощаться в своё удовольствие. Вдруг вдали раздались вопли врагов. Услышав их, Таданобу подумал: «Этак не годится. Бутылочка и чарочка глядят на меня, а время-то уходит». В выпивке он знал толк, а потому, ухвативши бутылочку за горло, сплеснул немного вина в сторону и опорожнил её большими глотками. Затем, подсунув шлем под колено и нимало не беспокоясь, он склонился над огнём и стал греться. Весь день он топтался в тяжёлых доспехах по снегу, да ещё залил вином усталость после боя, и тепло сморило его. Он задремал и сквозь дрёму слушал вопли подступавших врагов.

Но вот монахи подошли к дому вплотную и заорали:

– Эй, Судья Ёсицунэ, вы здесь? Уж теперь-то вам не скрыться! А ну выходите!

Таданобу, вздрогнув, проснулся, надел шлем и прикрыл огонь.

– А что вы стесняетесь? – отозвался он. – Входите сами сюда, ежели кто желает!

Тот, кто имел бы две жизни, вошёл бы без колебаний. А монахи только шумели и суетились снаружи.

И сказал Ямасина-но Хогэн:

– Не позволю я, чтобы беглец с поля боя просидел всю ночь в моём доме! Коли нам повезёт в этом деле, мы такие дома будем возводить хоть каждый день. Поджигайте, а как скоро он выскочит, стреляйте его на месте!

Таданобу, услышав это, подумал: «Будет досадно, ежели скажут потом, что это враги сожгли меня заживо. Пусть лучше скажут, что я сжёг себя сам». Он схватил ширму, поджёг её и поднял огонь к потолку. Увидев это, монахи завопили:

– Ай-ай! Загорелось само! Стреляйте в него, как только он выйдет!

Они натянули луки, обнажили мечи, уставили алебарды и стали ждать.

А Таданобу, когда пожар разгорелся, как было ему по душе, вышел перед ними на веранду и произнёс:

– Ну-ка, уймитесь, монахи, и слушайте меня! Вы полагаете, что я и вправду Судья Ёсицунэ? Нет, мой господин давно уже скрылся неведомо где. Я же всего лишь его верный вассал, и зовут меня Сато Сиробёэ Фудзивара Таданобу. И никому из вас не придётся говорить про меня: я-де его убил, он-де его прикончил. Я сам вспорю себе живот. Возьмите мою голову и представьте Камакурскому Правителю.

С этими словами он выхватил короткий меч и сделал вид, будто всаживает его себе под левый бок, а на самом деле он всунул меч обратно в ножны, опрокинулся назад и вкатился в комнаты, бегом поднялся по лестнице к потолку и выглянул. Восточная сторона здания ещё не загорелась. Ударом ноги он проломил сквозь потолок настил крыши, выскочил наружу и увидел: кругом поднимается дым и сыпятся искры. Обитель была возведена у среза холма, и расстояние между крышей и краем среза не превышало одного дзё.

– Коли суждено мне здесь не допрыгнуть и убиться, – сказал себе Таданобу, – значит, так уж суждено. Бодхисатва Хатиман, воззри на меня!

Ухнув, он прыгнул и благополучно перелетел на край обрыва, а затем вскарабкался на вершину холма, где росла одинокая сосна, снял с себя и расстелил доспехи, улёгся на них, положив под щёку шлем, и стал спокойно смотреть, как мечутся его враги.

– Ужасное дело! – восклицали монахи. – Вместо Судьи Ёсицунэ оказался какой-то Сато Таданобу! И ведь сколько людей перебито из-за этого обмана! Нечего и думать – представлять его голову Камакурскому Правителю! Пусть уж лучше он там сгорит дотла, негодяй!

Когда пожар унялся и потухли искры, монахи всё-таки решили: «Отправим в Рокухару хотя бы обгорелую голову». Искали вместе и поодиночке, но поскольку никакого самоубийства не было, не оказалось и обгорелой головы. И монахи разбрелись по кельям, говоря между собой:

– Должно быть, великой силы душевной был человек. До того не пожелал терпеть позора даже после смерти, что сгорел и обратился в прах без остатка.

А Таданобу встретил рассвет в молельном зале перед ликом Дзао-Гонгэна, вознося молитвы. Когда же наступил день двадцать первого числа, он возложил на алтарь божества свои доспехи и покинул Священную Вершину Ёсино. Вечером двадцать третьего числа он без приключений вновь вступил в столицу.

О том, как ёсиноские монахи гнались за Ёсицунэ