Сказание о годах Хогэн

— Прежде всего, хотя и говорят, что следующим получает титул императора не обязательно старший сын прежнего государя или его сын от наложницы, наследник престола провозглашается либо в соответствии с его талантами и силой, либо в зависимости от благородного или скромного происхождения его предков по материнской линии. Тем не менее, государь потерял лицо перед людьми из-за того, что ему угодно было передать престол отдалённому из его младших братьев, из-за того, что его отец благоволил своему сыну от тогдашней супруги. Для него это было тогда унизительно.

— Всё это так. Но прежний император, Коноэ[61], умер в молодые годы из-за того, что не было у него достаточно оснований для занятия престола. Впрочем, уже тогда стало ясно, что небо его не признаёт. Из за этого тогда же мало-помалу стало определяться прямое наследование принца Сигэхито. Правда, кроме претендентов на престол ещё четыре принца питали неприязнь к его характеру и не могли её подавить в себе. Какая жалость!

Так обстояло дело в отношениях между господами. Но были также неприятные стороны и в отношениях между разными подданными. По той же причине тогдашний канцлер, который именовался его высочеством Тадамити, стал прозываться Министром из храма Хоссёдзи[62]. Он был старшим сыном пребывающего в созерцании его высочества Фукэ[63]. Есть также вельможа, которого называют Левым министром Ёринага из Удзи[64], — это второй сын его высочества Пребывающего в созерцании и младший брат господина канцлера.

Тем не менее братья, между которыми существовало твёрдое соглашение, особенно щепетильно соблюдали правила обхождения, как вдруг это их взаимное соглашение было нарушено. Господин Левый министр был особенно любим его светлостью из числа его сыновей. В двадцать шестой день 9-й луны 6-го года правления под девизом Кюан[65], не посчитавшись с мнением господина канцлера, он сделался обладателем символов власти главы клана[66], а в десятый день 1-й луны следующего, 1-го года правления под девизом Нимпэй[67], согласно императорскому рескрипту о важнейших делах Высшего государственного управления, стал вершить большими и малыми делами в Поднебесной.

Вообще говоря, все были согласны в том, что это пример редкостный, когда верноподданный сосредоточивает у себя обязанности регента, канцлера и иных власть предержащих. Между тем, когда господин канцлер ещё именовался просто регентом, ему угодно было за ходом дел в Поднебесной наблюдать со стороны. Но тому, чем вельможный канцлер изволил высказывать недовольство, были и древние примеры, которые берут начало от его предка, преданного и милосердного князя[68], когда регент возложил на себя ещё и предварительный просмотр бумаг Высшего государственного совета, и дела главы клана. Однако в те времена, когда Тадамити был регентом, от обеих обязанностей его отстранил Левый министр. Он не только не уронил их достоинство в своё время, но и грядущим поколениям не оставил достойного сожаления повода для хулы.

Но хотя мы и говорим так, но оттого, что в делах управления государством Левый министр должен был обратиться к смирению, канцлер Тадамити изволил подать прошение об отставке — и не потому ли дела канцлера были переданы в ведение Левого министра или, наоборот, Тадамити следовало поручить обязанности по предварительному просмотру бумаг Высшего государственного совета, поступающих на высочайшее волеизъявление, и обязанности главы рода Фудзивара. Обе эти возможности вызывали пересуды. Поэтому царствующий император и соблаговолил выразить самое неблагоприятное суждение относительно передачи этих обязанностей. Но, поскольку Пребывающий в созерцании уже высочайше распорядился о её утверждении, неблагоприятное это суждение действия не возымело.

Кроме того, когда этот Левый министр управлял делами в Поднебесной, недовольных подданных не было. Исследовав японские и китайские правила поведения, он не оставил для себя неясных мест ни в каких записях. Он исследовал глубины всевозможных учений, во всех делах соизмерял их подъём и упадок, надзирая за делами государственного управления, не делая различия между людьми ближними и дальними. Как государев подданный, ведающий записями, он не стыдился отмечать в них ни прошлое, ни настоящее.

И между тем, господин канцлер находил отдохновение в прекрасной каллиграфии, и, размышляя о том, как люди с завистью говорят, что он совершенствуется в искусстве японского и китайского письма, говаривал, бывало:

— Сочинение китайских стихов и японских песен[69] — это развлечение в часы досуга. Оно не принадлежит к числу важных придворных церемоний. Но искусство письма доставляет первейшее наслаждение. Мудрый подданный непременно помещает его впереди всех прочих занятий.