Скарлетт

«Не по сезону теплая осень…» Она писала это каждый год. «…тетя Полина страдает болью в коленке…» Насколько помнит Скарлетт, это у нее было всегда, «…визит к сестре Мэри Джозеф…» Скарлетт сделала гримасу. Она не могла привыкнуть к религиозному имени своей младшей сестренки, хотя та была в монастыре в Чарльстоне уже восемь лет…

«Распродажа в фонд строительства собора отставала от расписания, потому что контрибуции не поступали, и не могла ли Скарлетт…» — гром и молния! Она содержала тетушек, должна ли она еще содержать собор? Она перевернула страницу, хмурясь.

Имя Ретта выступило из путаницы слов.

«…Приятно для сердца увидеть друга Элеонору Батлер, нашедшую счастье после многих огорчений. Ретт ухаживает за своей матерью, его преданность сделала многое для восстановления его доброго имени в глазах тех, кто осуждал его дикие годы молодости. Почему ты настаиваешь на своем увлечении торговлей, когда у тебя нет надобности связываться с твоим магазином? Я осуждала занятия такого рода много раз, но ты никогда не обращала внимания на мои мольбы. Поэтому я прекратила напоминать тебе об этом несколько лет назад. Но теперь, когда это удерживает тебя от положенного места рядом с супругом, я считаю своей обязанностью еще раз упомянуть об этом».

Скарлетт бросила письмо на стол. Так вот какова история, которую рассказывает им Ретт! Что она не могла оставить магазин и не поехала бы с ним в Чарльстон?! Каким он был лжецом! Она молила его взять с собою, когда он уезжал. Как он смеет распространять такую ложь? Ей будет что сказать мистеру Ретту Батлеру, когда он приедет домой.

Она подошла к боковому столику, плеснула бренди в рюмку. Несколько капель пролилось на блестящую деревянную поверхность. Она аккуратно стерла разлитое. Он наверняка будет отрицать это, негодяй. Тогда она потрясет письмом тетушки Элали у него перед лицом. Посмотрим, как он назовет лучшую подругу его мамочки лгуньей?!

Внезапно ярость оставила ее, и она почувствовала холод. Она знала, что он скажет: «Тебе бы хотелось, чтобы я сказал правду? Что я оставил тебя, потому что жить с тобою невыносимо?!»

Какой стыд! Что угодно, но только не это. Даже одиночество… Она поднесла рюмку к губам.

Вдруг она увидела свое отражение в зеркале. Медленно она поставила рюмку, посмотрела себе в глаза. Они расширились в шоке от увиденного. Скарлетт не смотрела на себя уже многие месяцы, и она не могла поверить, что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее с нею.

Что случилось с нею?

Ее рука автоматически потянулась к графину. Вдруг она отдернула ее:

Скарлетт заметила, что рука дрожит.

«Боже мой!» — прошептала она. Она схватилась за край столика и уставилась на свое отражение. «Дура!» — сказала она себе. Ее глаза закрылись, и слезы покатились по щекам, но она вытерла их дрожащими пальцами.

Ей все сильнее хотелось выпить. Она облизывала губы. Ее правая рука протянулась помимо ее воли, сжала горлышко сверкающего сосуда. Скарлетт посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке. Медленно, наблюдая за своими движениями в зеркале, она подняла графин и попятилась назад от пугающего отражения.

Затем она глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил. Сверкающий голубым, красным и фиолетовым, он разбился об огромное зеркало.

На мгновение Скарлетт увидела свое лицо, разламывающееся на кусочки, увидела свою искаженную улыбку. Серебряное стекло разлетелось, и маленькие осколки упали на столик. Верхний край зеркала наклонился вперед, и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного выстрела, на боковой столик, пол.

Скарлетт плакала и смеялась: «Трусиха! Трусиха! Трусиха!»

Она не почувствовала порезы, которые маленькие осколки сделали на ее руках, шее и лице. Ее язык почувствовал соленое, она дотронулась рукой до струйки крови на щеке и посмотрела с удивлением на свои окрасившиеся пальцы.

Скарлетт взглянула на место, где только что было ее отражение. Она резко засмеялась: «Хорошее избавление».

Слуги вбежали в комнату. Они стояли, прижимаясь друг к другу, боясь переступить порог, со страхом глядя на суровую фигуру Скарлетт. Она резко повернула к ним голову, и Панси издала слабый крик ужаса при виде ее окровавленного лица.

— Уходите, — спокойно сказала Скарлетт, — я в порядке. Уходите. Я хочу побыть одна.

Они беспрекословно повиновались.

Она была наедине с собою, хотела она этого или нет, и никакое бы количество бренди не изменило это. Ретт не собирался приехать домой, это здание не было больше ему домом. Она знала это уже долгое время, только отказывалась смотреть правде в глаза. Она была трусихой и дурой. Неудивительно, что она не узнала ту женщину в зеркале. Та трусливая дура не была Скарлетт О'Хара. Скарлетт О'Хара не заливала свои горести. Скарлетт О'Хара не пряталась. Она поворачивалась лицом к худшему, что приготовила ей судьба. И она шагала навстречу опасности.

Скарлетт вздрогнула. Она так близко приблизилась к поражению.

Хватит! Настало время, давно упущенное, взять свою жизнь в свои собственные руки. Хватит больше бренди!