Скарабей

Иногда Марципану удавалось прибиться к какой-нибудь массовке и заработать лишние три рубля. Но такое случалось не каждый день. Чаще, поев солянки, пройдясь по коридорам и вдоволь надышавшись воздухом Мосфильма, он шёл пешком на Киевский вокзал, садился в электричку и ехал домой.

– Приехали, отец! – таксист обернул к Марципану простецкое лицо «топорной работы». – Слышь, папаша? Заснул, что ли?

Марципан очнулся от мыслей и заметил, что они давно стоят возле башни Киевского вокзала. Светящиеся квадратные часы на её верхушке показывали половину первого ночи.

«Папаша! Вот хам! – мысленно возмутился Марципан, доставая из внутреннего кармана пальто элегантный бумажник и отсчитывая обещанную сумму. – Сынок нашёлся! Всего-то, наверное, лет на десять меня моложе! Хам и всё. «Трамвайный», как любил говаривать Гриша, и добавлял: «Водится где угодно. Питается отрицательными эмоциями. Как размножается – неизвестно, но оргазм получает только от хамства. Неистребим, как перхоть». Марципан представил себе таксиста голым. С красным, как у павиана, поднятым кверху задом. Как он скачет по деревьям, цепляясь руками за ветки, и кричит: «Ух, ух!» Это было забавно. Марципан еле удержался, чтобы не рассмеяться.

– Держи, голубчик, – он сунул деньги таксисту и, кряхтя, вылез из машины. А на прощанье поднял руку и игриво пошевелил в воздухе пальцами, как он сам любил говорить, «поиграл на струнах ветра»: – Бай-бай, мальчик. Осторожнее в гололёд.

Сказав это, толстяк громко захлопнул дверцу машины, повернулся к частнику спиной и понёс своё большое, затянутое в кожу тело, вверх по ступеням Киевского вокзала.

Несмотря на поздний час, электричка была полна. Марципан сел на третью от входа скамейку с самого края. Место было неудобным для его комплекции. По счастью, часть пассажиров вышла в Переделкине, а после Крёкшина и Апрелевки, вагон и вовсе опустел. Зарядил, забарабанил по крыше частый осенний дождь. Марципан придвинулся к окну и стал смотреть на капли дождя, осевшие на стекле и стекающие вниз тонкими ручейками. Эта картина успокаивала. Вагон освещался лишь в проходе, двумя тусклыми лампами. Остальная его часть тонула в полумраке…

Вдруг сердце Марципана радостно забилось. Он увидел, что на противоположной скамейке сидит… Миллер. Сидит и смотрит, как живой, своими умными карими глазами. Весёлыми и грустными одновременно. В толстом драповом пальто, в серой шляпе и тяжёлых туфлях с круглыми носами. И белое шёлковое кашне, как удав, обволакивает его жилистую шею.

– Гриша? – Марципан задохнулся от счастья. – Это ты? Ты же умер…

– И что с того? – пожал плечами Миллер.

– Почему ты так долго не приходил? – Марципан надул губы и сразу стал похож на обиженного мальчика. – Почему? Мне плохо, Гриша. Я…

– Знаю, – прикрыв веки, оборвал его Миллер. – Поэтому я здесь.

– Знаешь? Откуда? – удивился Марципан.

– Мы там, – Миллер закатил глаза к потолку, – всё про вас знаем.

– Я убил человека, Гриша, – снова заныл Марципан. – Теперь не представляю, что мне делать. Я в большой заднице…

– В заднице? Поздравляю! Интересно, в чьей? – Миллер засмеялся своим бесовским смехом. Его тонкие ноздри поползли вверх, а чувственные губы натянулись, слегка приоткрыв два ряда мелких ровных зубов.

– Перестань паясничать! – рассердился Марципан. – Лучше скажи, как мне быть? Ведь ты всегда помогал мне. И сейчас должен. Зачем, ты подарил мне этот, чёртов пистолет? Ты же знал, что он когда-нибудь обязательно выстрелит? Я никогда не прикасался к твоему подарку. Один только раз взял в руки и сразу… убил. Разве так бывает?

Миллер не успел ответить. Поезд резко затормозил, и Марципан проснулся. Он едва не проехал свою остановку.

Путь от станции до дачного посёлка был длинным. Он занимал около часа. Большинство дачников приезжали с другой стороны, на машинах, по гладкому асфальтовому шоссе. Редко, кто пользовался электричкой. Марципану это было на руку. Он был уверен, что, идя от станции пешком, не встретит никого из соседей по даче. Тропинка, по которой он шёл, вилась мимо бараков, в которых жили железнодорожники, мимо их огородов, кустов смородины и крыжовника, верёвок с вечно сушащимся на них бельём. Потом она сворачивала в берёзовую рощу, выбегала в картофельное поле, пересекала деревеньку, потом снова углублялась в лес…