Скарабей

У гаишника в глазах промелькнуло что-то человеческое. Он усмехнулся и покачал головой, а у Марципана в душе затеплилась надежда. «Молодец, режиссёрушка, – подумал он. – Хитрый, чёрт! Умеет с этим народом! Мне бы такое в голову не пришло».

– Перебрали с другом, – Комаровский невинными глазами показал на Марципана. У того снова душа ушла в пятки. – Ему «заслуженного деятеля культуры» вчера присвоили. Мы решили обмыть это дело в своём, артистическом, кругу и не рассчитали силы…

Марципан приветливо закивал. Комаровский говорил чистую правду. Только звание «заслуженного» ему присвоили не вчера, а десять лет назад.

– Артисты, значит? – хмыкнул гаишник. – Пляшем и поём?

– Угу, – с тем же, младенческим, выражением лица подтвердил Комаровский. – Вы фильм про Кибальчиша видели? Не старый, шестьдесят четвёртого года, а тот, что сняли спустя десять лет, с другими артистами. «Новые приключения Кибальчиша, его друзей и врагов». Не смотрели? Вчера опять по телеку повторяли. Правда, в семь утра…

– В детстве вроде бы видел, – пожал плечами гаишник. Марципан заметил, что он потеплел лицом, и рыжина его перестала быть агрессивной.

– Вот он, – Комаровский снова кивнул на Марципана, – в этом фильме Плохиша сыграл. Народный артист СССР Валентин Генералов. Не узнали? Может, хотите автограф? – услужливо предложил режиссёр.

– Да, ладно, в другой раз, – махнул рукой гаишник и зорко, по-орлиному, посмотрел на дорогу. К великой радости «сообщников», он узрел там что-то интересное. – Езжайте уж! Артисты!..

Комаровский не заставил просить себя дважды. Он нажал на газ и погнал машину так, будто ему смазали скипидаром известное место. Деньги Марципану он, конечно, не вернул. Да тот и не спрашивал. Он никак не мог прийти в себя от волнения. Всё промокал носовым платком потный лоб, а потом обмахивался им, как веером.

Свалка оказалась точно на том месте, где они и предполагали. Будь Марципан с Комаровским поэтами, они творчески содрогнулись бы при виде громадного поля, на котором недвижно стояли горы. Если б им захотелось написать про это по звучной поэме, они наверняка сравнили бы свалку с суровыми каменистыми плато Америки или с панорамой загадочного Тибета. Но в отличие от Анд и Гималаев, эти подмосковные горы состояли из слежавшихся годами слоёв мусора и прочих бытовых отходов. Под ноги всякому посетителю свалки текли ядовитые «горные» реки. Марципан подумал, что Гриша, увидев эту картину, сказал бы: «Поздравляю, товарищи! Мы на Луне!» И одержал бы в данном поэтическом турнире убедительную победу.

Комаровский притормозил у края свалки. Дальше пути не было. Они с Марципаном вытащили ковёр. Взяли его с двух концов и бесстрашно понесли в глубь территории. На свалке было тихо. Лишь ветерок посвистывал между мусорных гор, нарушая тяжёлое зловоние. Комаровский шёл впереди, а Марципан суетливо бежал за ним, придерживая тот конец ковра, где, по его расчёту, у покойника были ноги. Толстяк не выносил плохих запахов. У него дома, в гостиной, в спальне, в кухне, ванной, словом в каждой комнате стоял наизготове баллон с душистым дезодорантом. А сейчас он достал свободной рукой пахнущий сиренью носовой платок и приложил его к носу.

По первому впечатлению, на свалке не было ни одной живой души. Но прав был писатель и мелиоратор Андрей Платонов, когда утверждал, что даже «пустыня никогда не бывает пустой». Свалка тоже пустой не была. Они прошли всего несколько шагов, как прямо перед ними, навстречу друг другу, пробежали две жирные крысы. Потом набежали местные собаки и стали шумно облаивать незваных гостей. После чего, показались бомжи, обитатели этого экзотического места. Старые и молодые, мужчины, женщины и даже дети, чумазые, нечёсаные, в чужих лохмотьях, они повылезли из каких-то нор, приведя в смятение Марципана. Эти далёкие от него существа, принялись рвать вещь из рук законных владельцев. Но Комаровский во всё горло крикнул:

– Бомба! Ложи-и-сь!!!

И бомжей, вместе с собаками, как ветром сдуло. Марципан ещё раз в мыслях поблагодарил его за находчивость и приободрился, осмелел. Если потом на их терновом пути возникала чья-нибудь рожа, он надувал щёки, махал свободной рукой и кричал:

– Кыш! Кыш отсюда!