Скандальный роман

А теперь я для него лишь вертихвостка, которая вместо того, чтобы взяться за ум, «занимается ерундой» и пытается сдать экзамен не благодаря своим знаниям, а с помощью флирта и красной помады.

Позорище.

Неужели гребаный Лаплас был прав? Если бы мистер Адамсон не заболел, я бы больше никогда не встретила Алекса и наверняка бы забыла его уже через неделю. Или нет? Искала бы я его в толпе безликих лиц и равнодушных взглядов среди каменных джунглей Нью-Йорка? Ходила бы в нашу кофейню каждое утро, говоря себе, что направляюсь туда только за чашкой кофе, а не в надежде встретить этого мужчину?

Сейчас это уже не важно. Ближайший месяц я его точно не забуду. Я даже не знаю, что хуже — тот факт, что у единственного мужчины, который мне по-настоящему понравился, есть женщина, или то, что он мой преподаватель? А как вам такая новость, что он старше меня лет на десять?

А, нет, стойте, есть кое-что еще хуже и обиднее.

Судя по тому, как он хладнокровно растерзал меня в аудитории, Алекс совершенно ко мне ра-вно-ду-шен. Как бы я не пыталась очаровать его, он оставался холоден и непреклонен. Его откровенное, броское пренебрежение рождало внутри меня волны негодования и душевного диссонанса: казалось, что утром я общалась совершенно с другим человеком.

Черт, от этого только интереснее.

Направляясь в сторону столовой, прикладываю тыльные стороны ладоней к горячим щекам, ощущая, как они пылают изнутри от волнения и перенесенных переживаний. Неужели это я? Уверенная в себе девушка, знающая себе цену, я всегда находила общий язык как с парнями, так и с мужчинами, и с любыми преподавателями. Не помню, чтобы кто-то доводил меня до предобморочного состояния. Алексу удалось не просто меня смутить, а поставить в такое положение, когда даже двух слов связать не смогла.

Боже, да знала я, что такое чертов детерминизм, хоть и работу действительно мне сделал знакомый с параллельной группы и именно за «красивые глазки». Я просто…весь английский язык вылетел из моей головы, когда Алекс начал задавать мне вопросы, глядя на меня этим своим фирменным безапелляционным взглядом. Честное слово, взгляд экзекутора и палача, который любит поиграть со своей жертвой прежде, чем срубить ей голову на плахе.

Словно это не он сегодня утром спас меня от смерти. Словно это не мистер Джордан, а кто-то безумно похожий на него угостил меня чашкой кофе и, улыбаясь, рассказывал о своей жизни. Смеялся. Я до сих пор помню бархатистые, заинтересованные нотки в его низком голосе, который хотелось слушать вечно.

И…последнее, пресловутый парфюм. Этот аромат действует на меня, как наркотик, и я просто дурею, не в силах думать ни о чем другом, кроме как о желании уткнуться в его рубашку и бесконечно вдыхать, наслаждаясь ощущением мужского тела рядом. Божественный запах, превращающий меня в безумную кошку, надышавшуюся валерьянкой.

Может, я еще больше думаю о нем потому, что он задел мою гордость и самолюбие. Как он мог не поставить мне зачет? Ему жалко было что ли? Прежде только преподаватели за семьдесят могли устоять перед моей улыбкой. Но с ними на «поблажки» и рассчитывать не стоило. Но он?

Неужели…

Может, он гей?

У меня аж кончики пальцев начинает покалывать от необходимости срочно залезть на сайт Колумбийского и прочитать об Алексе Джоране всю доступную о нем информацию.

Отвратительный, действующий на нервы звук отвлекает меня от мыслей об Алексе. Я не сразу понимаю, что звонит мобильный. Уныло поджимаю губы, вспоминая, в какую жалкую кучку осколков на асфальте превратился мой новый телефон, и нажимаю на кнопку «принять» на старом с разбитым экраном.

Снова копить…снова брать дополнительные рабочие смены, и снова не останется времени на то, что мне действительно важно.

— Привет, моя милая, — судя по голосу, папа в приподнятом расположении духа, и это хороший знак. Отец знает расписание всех моих экзаменов и звонит после каждого…он одержим моими успехами. Не поймите неправильно. У меня самый лучший папа, и я его очень люблю, но этот тотальный контроль…у меня зубы сводит каждый раз, когда я вижу на экране телефона его имя и предвкушаю, как уже через пять минут буду сыта по горло его наставлениями, нравоучениями и сводом указаний о том, как мне нужно жить и что делать.

И так всю мою жизнь — на невидимом аркане, на прозрачной, но от этого не менее тяжелой цепи, которой меня одарила родная семья. Лишь после того, как я поступила в Колумбию, малая часть свинцовых оков, сжимающих мои крылья, ослабла.