Скалистые поэмы

и говорит: "Он – не родня".

Восстала мама против загса,

чуть не надрала молодца.

Вражды вращают люди вальсы,

а мне не пить любовь с лица.

Решила я позвать поэтов,

собрать их летом не с руки.

Мы остановимся на этом,

приходят трудные круги.

Потом прочту для всех поэму.

Потом, потом, но не сейчас,

останемся вдвоем на схеме,

пока идет наш трудный час.

А час труднее с каждым часом,

прибиться плотно нелегко,

в своих болезнях люди асы,

но от людей мы далеко.

Смириться с чьей-то надо болью,

ты будешь муж, почти родной.

Мы проживем ведь рядом столько,

пока не скажет кто-то: "Ой!"

Твои болезни – стали наши,

твои проблемы – груз проблем.

Испить болезней чью-то чашу?

Но человек бывает смел.

Потом нет, нет, мы осмелели.

Мы стали вместе горе пить,

пока совсем не заболели…

А, может, нам к врачам сходить?

Эй, где вы пары первогодки,

их в загсе видно за версту,

им и письмо – перегородки,

в заявлениях грусть прочту.

Все что-то правят, не согласны,

чужое имя брать – своим.

Его фамильное всем ясно,

а будет скоро уж твоим.

Труднее нет любви задачи,

но до нее как до луны,

еще побудешь просто прачкой,

и приготовишь ты блины.

Еще поймешь, что кто-то рядом,

здесь бродит с ночи до утра,

и будешь врать немного складно,

где путь помойного ведра.

Отчалить можно за кулисы,

уйти от мужа хоть на час,

но для того нужны мне визы,

он должен знать про все подчас!

Муж должен знать про все проблемы,

о ваших взглядах и чулках,

где ваши спрятались вдруг вены,

о синих пятнах на ногах.

Сто раз подумайте до брака,

сто раз пройдите жизни путь,

пусть минут вас: разборки, драки,

до брака все так просто сдуть…

Но жизнь закрутит – не уйдете,

но жизнь завертит – не сбежать,

и вместе с кольцами пойдете,

и будите ладошки жать.

13-16 июля 2004

Баллада

Где взять балладу строк на тридцать,

в каких просторах, где она?

О, Боже, просто… было тридцать,

тогда была я не одна.

Их было четверо, простите:

мой муж любимый. Надо три?

Опять покорно извините,

тогда в сегодня посмотри.

Мне много больше, три найдется.

Сегодня – в тайне остается.

Я вспомню годы молодые

и восемнадцать полных лет,

с Володей были мы литые,

всегда в одежде, жизнь без бед.

Друг друга знали только внешне,

лишь поцелуй на посошок,

рук не совали под одежду,

и на губах его пушок.

Так получилось, что однажды,

мы сели в поезд, свой кулон

я отдала как каплю жажды,

но оказалась на поклон.

Он вышел раньше. Мой путь дольше,

меня завез в прекрасный мир,

где Толя русский, но из Польши,

был для меня всегда Сатир.

Нетерпеливость в нем искрилась,

хватал меня за все и вся.

Я, правда, вовремя отбилась,

и с ним водилась, но не мстя.

Он так вошел во все, что рядом

он просто был вокруг меня,

не отпускал меня и взглядом,

в любовный мир меня маня.

Я им жила, а он жил мною,

мы друг от друга без ума.

Так было летом и весною,

такая, стало быть, судьба.

А что же Вова? Он женился,

но не на мне, всю жизнь звонил.

А в этот год? Он, что отбился?

Он в Волгоград летел без сил?

А как же Толя? Годы вместе

прожили мы без лишних слов,

и нет его. Кто занял место?

Ушла баллада трех углов.

Возможно, и знаком со мной Надым,

меня туда, лишь книжкой завозили.

Не отдал мне с Надыма друг калым,

и только лишь звонки его звонили.

Привет Алтай, Галина, добрый час,

там мать твоя совхозом управляла.

Как химик очень умный и подчас,

ты выставки науки выставляла.

О, Пенза друг, ведь ты всегда со мной,

годами наша дружба не стареет,

и Чаадаевки волшебный зной,

десятилетья рядом со мной веет.

Привет, Иртыш, привет мои друзья,

я помню вас, скучаю вечерами,

без памяти, и вас в душе нельзя,

но книги уж не шлю давно дарами.

О, Питер, друг, родня моя, родня,

и вас я безнадежно позабыла,

и дождалась. Сижу теперь одна,

смотрю на Крым, там солнце покрывало.

6 сентября 2004

Пир

Десятки сумок вышли из машины,

их взяли в руки. Двери. Лифт. Этаж.

Для входа в дом для них бы двери шире,

похоже, кто – то входит в дикий раж.

Бутылки вин, воды, консервы, водка.

Свекла, морковь и зелень, и икра.

Торты и хлеб, естественно, селедка,

и мясо, рыба, курицы сестра.

Все это моют, варят, заправляют,

и майонез везде заветный гость,

шампанским оживленно так стреляют.

Пока готовят, соли ухнут горсть.

И все готово. Сдвинуты все стулья.

Стоят столы под пледом скатертей.

Но вот давно, совсем не варят студень,

салаты, вина, рыба – для гостей.

Хрусталь бокалов искренно сияет,

хрусталь салатниц – солнечный магнит,

и на столе, в салатах скрыты яйца,

салфеток ряд под вилками вдруг сник.

Приходят гости. Радость оживленья.

И каждый гость – подарок для судьбы.

Хозяева за день не знали лени,

теперь награда в их заветный быт.

Пришли цветы и роза в сарафане.

Пришел альбом, огромный, как портфель.

Пришла цепочка, крестик – эти званы.

Пришла игра, и в детских ручках зверь.

Собрались гости, сели очень чинно,

и первый тост, за крестик на цепи.

И крестный – это все – таки мужчина,

и крестная в семейной есть цепи.

Туда – сюда. Все скромно и спокойно.

Еще часок – и громче голоса,

и вот уже фужер один расколот,

и над столом из рук одни леса.

Все пили, ели. С рокотом – курили.

Смеялись гости. Мусор возрастал.

От чистоты остались лишь руины.

'За крестницу!' – последний тост настал.

26 сентября 2002

Летний пыл

Плыл яркий теплый день и шла людей планида