«Сивый мерин»

Председатель совета директоров знал за собой грех: в моменты кипения разума — к счастью, с ним это случалось нечасто — он готов был на самые крайние поступки, вплоть до безрассудства. Конкуренты и прочие доброжелатели, которым несть числа, знали об этой его ахиллесовой пяте и всякий раз умело обращали необузданность темперамента московского Хозяина игорного бизнеса в свою пользу. Много примеров тому, когда из-за патологической горячности судьба его висела на волоске. Он очень хорошо знал за собой эту, как он называл, «национальную болезнь», сколько себя помнил — боролся с недугом и даже с годами, казалось, преуспел…

Но, видимо, где-то в самой глубине сознания затаилась родовая инфекция, терпеливо дожидаясь своего часа для взрыва, если очередное помутнение разума опять с неудержимой силой толкало его на столь откровенно необдуманные поступки.

Руки дрожали, кнопки телефона-автомата сливались в один мутный квадрат.

Прошло немало времени, прежде чем он услышал в трубке басовитый мальчишеский голос: «Да, я слушаю. Слушаю. Кто говорит?»

«Детский сад какой-то, — подумал Аликпер Рустамович. — Или не туда попал, или врёт мобильник этой рыжей б…ди».

— Мне нужен Всеволод Мерин.

— Да, это я. Слушаю вас.

Турчак почувствовал, как у него вспотели ладони. Он зажал нос пальцами, начал негромко:

— Я буду краток. У меня находится ваша знакомая Екатерина Елина. Через час после выполнения моего условия она будет свободна. В противном случае она исчезнет. Вот моё условие: ровно через десять минут при следующей связи ты мне сообщаешь о местонахождении Дмитрия Кораблёва. Сейчас четырнадцать двадцать две. Варианты исключены.

Он швырнул трубку, на рычаг.

Звонок анонима застал Мерина в лифте дома Светланы Нежиной и спутал все карты.

На провокацию это мало тянуло, тем более что номер его мобильника могли узнать только через Катю.

Значит Катя действительно в опасности и надо немедленно что-то предпринимать.

ЧТО?

Значит Кораблёва никто не увозил из квартиры на Лесной улице, он, вопреки утверждениям Нины Щукиной, ушёл оттуда самостоятельно. КУДА? И КАКИМ ОБРАЗОМ?

Значит избили Кораблёва не те люди, которые подставляли его под убийства.

КТО?

Значит Кораблёв кому-то нужен живым, иначе его убили бы вместе с Виктором Щукиным.

КОМУ?

Десятки подобных «значит» в доли секунды промелькнули в меринском сознании, но ничто, кроме — «Через десять минут она исчезнет» — не могло заставить его мозг начать воспринимать происходящее.

Он выхватил из внутреннего кармана трубку мобильного телефона, нащёлкал Петровку.

_____

Анатолий Борисович Трусс занимался своим любимым делом: неспешно, с допустимой долей иронии беседовал с задержанным, участие которого в преступлении было ему заранее известно, а доказательство виновности (в данном случае в виде аудиокассеты) приятно наполняло чувством снисходительного превосходства. Перед ним сидел типичный, как их называли муровцы, бык: накачанный, татуированный, за плечами которого — можно на что угодно спорить — не одна ходка — уголовник. «Колоть» таких, не имея на руках, опять же по выражению сыскарей, «веских отпечатков» — что ссать против ветра: неприятно, но приходится. А тут — санаторий, тёплый клозет с подогретым полом — не хватает стакана «Смирновской» и бочкового огурчика.

Он уже рассмотрел мятый, в жирных пометах паспорт на имя Алексея Петровича Чумакина, сличил неохватную физиономию его владельца с маленькой, замазанной чернилами фотографией — что-то смутно знакомое промелькнуло в памяти — надо проверить розыск — задал пару ни к чему не обязывающих вопросов.

Добродушный с виду увалень отвечал охотно, обстоятельно, даже позволил себе улыбнуться, когда Трусс, как бы между прочим, поинтересовался его «девичьей» фамилией.

— Это как?

— Ну — как, как. Как отца-то фамилия?

— Чумакин, как.

— Точно?

— Ну.

— Ладно, верю. Жив отец? — Ответ последовал не сразу.

— Помер.

— Давно?

— Лет пять.

— Ясно. Мать?

— Что мать?

— Жива?

— Живая.

— Не женился чего?

— А зачем?

— Тоже верно. Работаешь?

— Сторожем.

— Хорошая халява. Через двое на третьи?

— Чего?

— Сутки.

— Нет. Ночь работаю, ночь отдыхаю.

— Сурово. Платят хоть нормально?

— Да вроде.

— Это хорошо. А сторожишь…

Треск мобильника прервал его на полуслове. Он в сердцах схватил трубку, горькой улыбкой пригласил собеседника к сочувственному пониманию: не дадут поговорить по душам, суки, да?

— Трусс слушает.

Какое-то время выражение его лица не менялось и только хорошо знавшие Анатолия Борисовича люди смогли бы уловить признаки постепенного возникновения в глазах некоего, присущего всем охотникам нездорового азартного блеска: Мерин сообщал о звонке анонима, дело осложнялось, надо было предпринимать что-то кардинальное, иначе можно не успеть.

Так и не проронив ни слова, он отключил телефон, откинулся на стуле, похрустел сцепленными пальцами. Закурил.

— Я говорю — что сторожишь-то, не секрет?

— Нет. Секрет.

— Не понял: да или нет?

— Секрет.