«Сивый мерин»

Какое-то время она отхлёбывала кофе, не отводя от удручённого следователя острого взгляда. Потом великодушно заговорила.

— Ах, Кораблёв, Кораблёв, кто бы мог подумать, господи, Димка Кораблёв… Я ведь его знаю, — она поставила чашку на стол, закрыла лицо рукой, помолчала, — знала, теперь уже «знала!», невероятно знала Димку, можно сказать, с младых ногтей. Мы учились вместе десять лет, с первого класса. Не поверите — как сейчас перед глазами: открывается дверь, мы уже все сидим за партами, первый школьный день, воспитательница Ольга Степановна ведёт перекличку, знакомится и вдруг открывается дверь и входит заплаканный сопливый мальчик. «Здравствуйте, я Дима Корабвёв. Это первый квас „Б“?» Он картавил, вместо «л» говорил «в». Мы хихикаем, Ольга Степановна гладит его по голове: «Садись, „квас“, осталось одно свободное место, будешь сидеть с девочкой?». «Квас» — мы потом его долго так называли — оценивает меня долгим снисходительным взглядом и соглашается: «Вадно, согвасен». «А ты, Вера?» А в меня бес вселяется: такой заморыш и со мной. Я кричу: «Пусть скажет „ЛОДКА“» «ВОДКА», — недоумевает Квас. «А теперь — „ЛОЖКА“». «ВОШКА». Весь класс умирает от смеха, но я не унимаюсь: «В ЛОДКЕ лежит ЛОЖКА». Говорить ему не дают — ответ тонет в восторженных подсказках одноклассников: «В ВОДКЕ — ВОШКА, ВОШКА в ВОДКЕ».

Вера улыбнулась своей знаменитой экранной улыбкой.

— Невероятно, просто не могу поверить. Вы почему не пьёте кофе, Сева? Не так сварила?

Этот её «логический скачок» заставил Мерина вздрогнуть.

— Нет, нет, что вы, всё так. Я слушаю. Спасибо. — Он сделал два торопливых глотка. — Очень вкусно. Очень.

Не скажешь ведь, что он с детства не переваривает этот маслянистый, похожий на горькое лекарство напиток.

— А я, знаете, не могу без кофе. — Вера без видимого повода вступила в полемику. — Если не выпью литр-полтора — считай не просыпалась: весь день клюю носом. А ночью наоборот — ни в одном глазу.

Она прищурилась, закинула руки за голову, при этом её и без того короткое платье мелкими складками устремилось по бёдрам вверх.

Мерин проглотил дыхание, по ногам пронёсся незнакомый озноб. Подумалось, ещё немного и до него дойдёт тайный смысл стихов любимого бабушкиного романса «В крови горит огонь желанья…»

Тем более что неуловимое поначалу изменение внешнего облика киношной дивы обнаружилось теперь отсутствием на ней немаловажных деталей дамского туалета.

Надо было срочно что-то предпринимать и Сева волевым усилием заставил себя увести глаза в сторону, отметив, правда, что сложность подобных усилий возрастает у него с каждым разом в геометрической прогрессии.

Он «нашёлся».

— У вас нет фотографии Кваса?

Вера потянулась к сигарете, чиркнула зажигалкой, дыхание её долго ещё оставалось сбитым, как после тяжёлой борьбы.

— Какого кваса?

— Ну — Кораблёва в том возрасте.

— А-а-аа. Нет, к сожалению.

— И вот дальше, Юрий Николаевич, после этого нашего «секса», — Мерин силился выдавить из начальника улыбку, но тот слушал его как никогда серьёзно, — дальше началось самое удивительное: вместо того, чтобы спустить меня за такое хамство с лестницы — вряд ли когда-нибудь эту Барби оскорбляли подобным образом, я это не в заслугу себе говорю, просто так вышло, очень, между прочим, удачно вышло — вместо того, чтобы сровнять меня с землёй и пинком за порог, она вдруг поднимается, роется в книжном шкафу и кладёт на стол фотографию Кораблёва и Молиной. Большая, формата открытки, чёрно-белая. Положила и села.

И вот тут-то меня осенило. ОНА ХОЧЕТ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ, ей нужно вложить в меня какую-то информацию. Необходимо! Настолько, что униженное женское самолюбие — тьфу по сравнению с этой необходимостью. Я в этот момент мог делать что угодно: класть ноги на стол, лить на паркет кофе, плевать на ковёр — она всё обратила бы в шутку и всё равно сказала, что хотела. А вот если б я поднялся и пошёл к выходу — вот тут бы она запаниковала — убивайте меня — уверен. Как остановить? Какой повод? Ведь это я умолял её вспомнить что-нибудь из прошлого, а не она меня выслушать её, правда? Уходишь — ну и скатертью дорожка, тоже мне собеседник, слова лишнего не выдавит, женскими прелестями не интересуется, отсутствие нижнего белья его, видите ли, не возбуждает. Пошёл вон, век тебя не видеть. Какой же повод найти, чтобы меня остановить, да ещё так, чтобы я не заподозрил чего, да ещё за такое короткое время — пока до двери иду? Вы не поверите, Юрий Николаевич, у меня прямо пятки зачесались — так захотелось проверить гипотезу.

Мерин вскочил на ноги и, не отдавая себе отчёта в том, что бесстыдно подражает начальнику, забегал по кабинету.