Сивилла

На перемене дети выбежали на игровую площадку. Мальчики и девочки разобрались по уже сложившимся компаниям для игры в бейсбол и в софтбол. Они стали набирать членов команд, а Сивилла все стояла в одиночестве, никем не выбранная. В прошлом ребята никогда не отлучали ее от себя, и она не могла понять, почему сейчас они так поступают.

Когда занятия закончились, Сивилла дождалась ухода всех детей и стала собираться домой. Она и не думала идти к миссис Шварцбард — кем бы та ни была — и забирать пакет для матери. Мать будет в бешенстве. Но Сивилла ничего не могла с этим поделать, разве что, как всегда, покорно принять взрыв ярости.

В главном вестибюле школы, отделанном холодным полированным мрамором, Сивиллу окликнул Денни Мартин. Денни, мальчик на год старше Сивиллы, был ее близким другом. Они вели с ним долгие разговоры на ступеньках парадного крыльца белого дома с черными ставнями. С Денни она могла говорить так, как ни с кем другим. Он был и на похоронах ее бабушки. Может быть, стоит расспросить его о событиях, которые произошли с тех пор? Но какой дурой она ему покажется, если спросит об этом впрямую! Нужно найти какие-нибудь более изощренные способы для выяснения всего происходящего.

Денни перешел через дорогу вместе с ней. Они сели на ступеньках ее дома и стали болтать. Одна из новостей, которую он сообщил, звучала так:

— На этой неделе умерла миссис Энгл. Я ходил с Элен, чтобы отнести похоронные цветы инвалидам и пациентам больницы. Точно так же, как ходил с тобой, когда умерла твоя бабушка.

Когда Денни сказал это, Сивилла вспомнила что-то вроде сна про девочку, которую все называли Сивилла, но которая на самом деле не была Сивиллой, про то, как она ходила с Денни Мартином раздавать цветы с похорон бабушки больным и беднякам города. Как во сне, она припоминала, что наблюдала за этой девочкой. Создавалось такое ощущение, будто она находилась возле той, другой Сивиллы, ходила с ней рядом. И уверенности в том, сон это или не сон, у нее не было. Но хотя она теперь знала, что с момента похорон прошло время, не вошедшее в счет, это было единственным воспоминанием, которое вернулось к ней. Все остальное оставалось пустотой — огромной, пещерообразной пустотой между моментом, когда чья-то рука схватила Сивиллу за плечо на кладбище, и моментом, когда она обнаружила себя сидящей в пятом классе.

Может быть, ей приснилась эта девочка с цветами? Или все происходило на самом деле? Если это был сон, то каким образом Денни знал о его содержании? Сивилле это было непонятно. Но ей были непонятны и многие другие вещи, которые происходили в течение этого времени — холодного, голубого, неуловимого. Забывать было стыдно, и она стыдилась.

10. Похитители времени

Туманные воспоминания о девочке, раздававшей цветы с кладбища, дали Сивилле предлог узнать у Денни обо всем, что изменилось. Были выстроены новые дома. Магазины сменили владельцев. Город стал другим. Сивилла знала, что может спросить Денни о чем угодно или обо всем сразу.

— Как получилось, что семья Гринов теперь живет в доме Майнерсов? — спросила Сивилла.

— Они переехали туда прошлым летом, — объяснил Денни.

— А что за ребенка Сьюзи Энн возит в коляске? — хотела узнать Сивилла.

— Это младшая сестра Сьюзи Энн, — ответил Денни. — Она родилась прошлой весной.

— Кто такая миссис Шварцбард?

— Портниха, которая переехала в наш город год назад.

Денни никогда не спрашивал: «А разве ты сама этого не знаешь?»

Сивилла чувствовала себя с Денни Мартином так свободно, как ни с кем другим, если не считать бабушки. Эта свобода в общении с Денни была тем более примечательна, что возникла она весной, летом и осенью 1934 года — в тот самый период, когда обманутая временем Сивилла погрузилась в какое-то тоскливое одиночество и укрепила свою обычную сдержанность в общении особой непробиваемой броней, предназначенной для защиты от всего мира.

Денни стал противоядием этому одиночеству и ранимости, которые стали спутниками Сивиллы после того, как она «появилась» в пятом классе. Необъяснимым образом она растеряла всех своих друзей. И хотя ее фундаменталистское вероисповедание всегда несколько выделяло ее из среды остальных детей, казалось, что они впервые заметили это. Теперь, поскольку из-за запретов ее веры она не имела права делать все то, что делали они, для нее придумали нехорошее прозвище — «белая еврейка».

Благодаря Денни менее болезненным оказался и холодный критический комментарий ее отца: «Тебе нужно научиться общению с людьми и правильно понимать жизнь». И вновь появившаяся у матери старая жалоба: «Я никогда не знаю, в каком настроении ты будешь завтра и вообще каким человеком завтра я тебя увижу».