Сиваш

Звуки выстрелов больше не тревожили степь. Стали слышны легчайшие порывы ветра и к вечеру сонное жужжание мух. На Крымском фронте наступило затишье.

Политотдел командировал Антона в Перво-Константиновку. Отсюда-то и помчался Антон в Строгановку.

* * *

…И вот они вместе! Муж с женой — как мука с водой: сболтать сболтаешь, а разболтать уже нельзя! При свете коптилки пьют молоко с серыми лепешками и жадно глядят друг на друга. Феся хмурит темные пушистые брови, сильной рукой берется за кринку, повелительно говорит:

— Пей, тощой!

Пламя коптилки колеблется, мечутся тени на белых стенах. Феся забывает есть — все смотрит на Антона. В полутьме белеют ее зубы, блестят глаза… Все не верится: жили отдельно два человека, и вдруг стали вместе. Теперь и мир хорош и смерть не страшна…

Рядом сидели на кровати. Феся говорила с улыбкой и удивлением:

— Чудо какое-то! Ты — свой: хочу с кашей ем, хочу — так… Господи, бывает же такое!

Потом лежали рядом.

Закуривая, Антон чиркнул зажигалкой. Феся увидела на его левой руке выколотые иголками два сцепленных кольца. Потрогала:

— Зачем у тебя такое? Уж не о коханочке ли какой память? Ты смотри у меня, я злая бываю!

Антон усмехнулся:

— Кольца эти вот какие. Есть у меня сестренка, Маруся. Двенадцати лет научилась у цыган плясать за копейку. На ярмарке плясала с цыганятами, старый цыган нее похлопывал в ладоши: «Молодец, хорош, ой хорош!» Потом забралась в фургон, уснула; проснулась — ночь, обоз катится по степи… Я тогда служил на шхуне, и ничего не знал. Потом она рассказала мне, как отбилась от табора. Как-то с цыганятами забралась в большой сад, тут какой-то гимназист хлыстиком стегнул ее по ногам, барышня прибежала. Оставила Марусю себе в услужение, цыганам выдала выкуп — бочонок вина… А потом Маруся попала в Одессу, поступила в швейную мастерскую, перебралась в молочную — подносить кушанья, а молочная закрылась. Какой-то турок, евнух, позвал ехать с ним в Константинополь, в горничные к русской барыне, выправил заграничный паспорт, купил билет на «Царевну». А на этом корабле служил мой товарищ, Николай. Он увидел Марусю, объяснил дуре, что турок везет продавать, не первую везет. Подговорил еще одного матроса, подстерегли евнуха, связали. В поясе у него нашли паспорт Маруси. Выпустили ее из каюты, а евнуху: шумнешь — сбросим в море. Тот сошел в Константинополе, Маруся вернулась в Одессу…

Феся слушала, прижимаясь щекой к плечу Антона.

— Есть на свете хорошие люди!

— Да. Вот с Николаем-то и встретились в Херсоне, выкололи друг у друга возле большого пальца такие кольца — знак нашей дружбы и спасения Маруси… А когда вернулся с Карпат на завод, вместе с Николаем записались в рабочий полк. Гнали белых и десанты иностранные из-под Херсона. Был бой в степи, зарвались мы за курганы белым в тыл, и тут нас обоих поранило. Обоих в ногу, только его в правую, а меня — в левую.

— Боже ж мой! — горько проговорила Феся.

— Я-то всего дважды ранен, — засмеялся Антон. — Так вот, оттеснили нас… Мы, раненые, остались в бурьянах. За ночь добраться к своим, надо, иначе утром белые найдут, расстреляют. И вот мы с Николаем ухватились друг за друга и пошли: он на левой, я на правой. Когда мне делать шаг, Николай меня поддерживает, а когда его шаг — я подпираю… И так всю ночь, десять верст…

— Ах ты боже ж мой! — снова проговорила Феся. — Какие страсти, мамо моя лю́бая!

Заговорили о будущем и о том, чтобы не разлучаться. Кончится война победой, Антон станет учиться на рабфаке в Симферополе.

— А я поблизости буду, на виноградниках, — сказала Феся. — Или, может, в городе найдется работа. Я — где хочешь могу, хоть на маслобойке.

— И тебе учиться надо, Феся, — строго проговорил Антон. — Этого я не потерплю, чтобы ты оставалась малограмотной.

— Что же мы, от нашего ученья сыты будем? — смеялась Феся, и уже шепотом спрашивала: — А в разлуке не забудешь меня?

Что будет с ними дальше? Когда придет победа? Когда можно будет обыкновенно жить? Молчали, но каждый знал, что и другой думает об этом. Верещал сверчок. Прислушались.

— Много еще, Феся, насильников и дармоедов на земле, — тихо проговорил Антон. — С ними надо кончать — и прах их развеять. Для этого дышу. Отец твой хочет мира… Но те на той стороне сдаваться не хотят. Пока не покончим с ними, я, Феся, буду воевать… Где придется и когда прикажут. Уж это так! Ты это знай! Может быть, и не скоро еще окончится война. Что ж, терпи! Терпи и надейся!

Эту ночь они, муж и жена, не спали, им было жарко, весенняя кровь ударяла в виски…

4

Едва открыв глаза, Врангель, по армейской привычке, мгновенно сбросил ноги с кровати. В затененной комнате было спокойно, тихо, мозг сразу продолжил прерванную сном работу. Уже начало июня. Мир — накануне важных событий…

Резко встал, длинный, гибкий, как бамбук. Разминаясь, энергично развел руки, зашагал длинными ногами. Нечленораздельно, горлом, каким-то птичьим криком позвал денщика. Словно великан, полами длинного халата подымая ветер в тихой квартире, прошел в ванную…