Сюзи (Трилогия - 2)

Когда Кларенс проснулся с ясной головой и обновленными силами, комнату наполняла бодрящая свежесть раннего утра. Решение его было твердо. Он теперь же покинет ранчо, чтобы вернуться в широкий мир и искать счастья в другом месте. Это только честно по отношению к ней... Пусть ни у кого не будет возможности сказать, что он по неопытности и неразумию испортил ей жизнь... А если, прилежно потрудившись год-другой, он завоюет себе право вновь обратиться к ней, он вернется сюда. Кларенс больше не говорил с миссис Пейтон с той минуты, когда они расстались в саду и когда в его ушах еще звучал суровый, хотя и справедливый приговор, произнесенный Сэндерсоном, но он написал несколько прощальных строк, которые ей передадут после его отъезда. Его лицо чуть побледнело, глаза были обведены темными кругами, но решимость его не ослабела, и он был спокоен.

Тихонько спустившись по лестнице в сером сумраке еще не проснувшегося дома, Кларенс направился к конюшне, оседлал своего коня, вскочил на него и выехал на дорогу, вдыхая утренний холодок. Только-только взошедшее солнце прогоняло последние тени ночи с цветущих террас, и они вновь начинали играть яркими красками. Кларенс бросил последний взгляд на массивный бурый прямоугольник дремлющего дома, который уже чуть-чуть бронзовел в первых лучах солнца, и повернул туда, где лежала дорога на Санта-Инес. Около сада он заколебался, но вспомнил о своем решении, отогнал воспоминание о прошлом вечере и поехал дальше, не поднимая глаз.

- Кларенс!

Это был ее голос! Кларенс быстро повернул коня. Она стояла за решеткой в старой стене, совсем как в тот день, когда он ехал на свидание с Сюзи. На ее голову и плечи была наброшена испанская мантилья, словно, пока он еще был в конюшне, она одевалась в спешке, торопясь перехватить его. Ее прекрасное лицо в рамке черных кружев казалось очень бледным, а под красивыми глазами лежали тени.

- Вы решили уехать, даже не попрощавшись, - тихо сказала миссис Пейтон.

Она просунула тонкую белую руку между прутьями решетки. Кларенс спрыгнул с коня, схватил эту ручку, прижал к губам и не отпустил.

- Нет-нет! - воскликнула миссис Пейтон, стараясь вырвать руку. Лучше пусть будет, как есть... как вы решили. Но я не могла отпустить вас так - без слова прощания. А теперь - поезжайте, Кларенс, поезжайте! Пожалуйста! Разве вы не видите, что нас разделяют эти прутья? Думайте о них как о тех годах, которые разделяют нас, мой бедный, милый, глупый мальчик. Думайте о том, что они стоят между нами, все теснее смыкаясь, с течением лет все более крепкие, жестокие, несокрушимые.

Но что поделаешь! Это были прекрасные прутья сто пятьдесят лет назад, когда считалось, что скрытая за ними невинность нуждается в столь же строгом надзоре, как и зло, находящееся снаружи. Они честно выполняли свой долг в монастырской школе в Санта-Инес и в монастыре Святой Варвары, а в годы правления губернатора Микельторены были привезены сюда, чтобы оберегать дочерей хозяина ранчо Роблес от губительного соприкосновения с внешним миром, когда юные сеньориты выходили погулять в уединении под защитой крепостных стен. Гитары напрасно звенели под ними, и они стойко выдерживали бурю любовных признаний. Но, подобно многим и многим предметам, чей день миновал, они, расшатавшись в своих гнездах, сохраняли подобие мощи только потому, что никому не приходило в голову испытать их прочность. И вот теперь под сильной рукой Кларенса, а может быть, и под нажимом опиравшейся на нее миссис Пейтон вся решетка, увы, внезапно обрушилась и превратилась в кучу железных прутьев, которые, побрякивая, один за другим скатились на дорогу. Миссис Пейтон отпрянула с легким криком; и Кларенс, одним прыжком перелетев через железные останки, заключил ее в объятия.

Но лишь на мгновение. Она тут же высвободилась и, хотя утреннее солнце лежало на ее щеках розовым румянцем, серьезно сказала, указывая на лишившийся решетки проем в стене:

- Да, теперь вам, наверное, придется остаться: не можете же вы бросить меня тут совсем одну и без защиты!

* * *

И он остался. Так сбылась его юношеская мечта, завершилась романтическая пора его молодости, а с ней - и второй том этой трилогии. Однако о том, как повлияло свершение юношеских грез на более зрелые его годы и на судьбы тех, кто был тесно с ним связан, будет, возможно, рассказано в более поздней и заключительной хронике.