Система (сборник)

Замечательные, надо сказать, письма.

Потом я прочитал письма Пушкина, Достоевского, Чехова, Толстова.

Собрания сочинений этих потрясающих писателей распределял политотдел, а письма никому не были нужны и потому поступали в свободную продажу – где я их и находил.

А позже мне случилось прочитать всего Достоевского, уже без писем, и я отметил недоделанность многих его произведений, суетливость и неаккуратность, после чего наступила очередь Чехова, Пушкина, Лермонтова, Салтыкова-Щедрина и Гоголя – у этих я отметил доделанность.

Я прочитал Грина, Паустовского, Пришвина, Байрона, Маяковского.

Бальзака, Виктора Гюго, Золя, Шолохова и Виталия Бианки.

Но все это потом, а в училище, кроме Джека Лондона, была прочитана повесть Крона про что-то там внутри на корабле и на суше.

По ней проводилась читательская конференция, и наш командир Раенко Сан Саныч говорил правильные слова целыми абзацами.

Я тоже говорил. Мне поручили осветить образ женщины, которая допустила-таки к своему телу моряка. Я его осветил. Я сказал что-то такое, что немедленно вызвало гомерический смех у тех идиотов, которые вообще ничего никогда не читали.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Иногда мне кажется, что я вижу в толпе знакомое лицо. Учились вместе?

Иногда не могу вспомнить лица однокашников. Лица всплывают и тут же растворяются в памяти.

А стены в нашем классе, кажется, были выкрашены шаровой краской. Это серая краска. Она маскирует боевые корабли на фоне морских волн.

На первых подводных лодках все внутренние помещения были выкрашены ей же – повеситься можно.

Потом начали красить их желтой краской. «Елоу сабмарин» – желтая субмарина. Долгое время не понимал, почему она «желтая». Попал на нее впервые и понял: она желтая внутри.

– Рота, подъем! Выйти, построиться в баню!

Мы командуем это первокурсникам. Темно, глубокая осень, холодно. Построение в бушлатах в колонну по три. Первым – третий взвод. Я – командир отделения в третьем взводе.

У первокурсников баня с шести до семи утра. Баня раз в неделю. Все по графику. Там же смена белья. Назначенные из курсантов баталеры собирают трусы и тельняшки, чтоб сдать их в стирку. После первой же стирки тебе выдают чистое, но не твое.

Вечером, в самое роскошное время перед сном, моются только верхние курсы, например, четвертый и пятый.

Тугие струи бьют в тела. Я моюсь вместе с Олежкой Масловым. Он на курс старше меня, и в нашей роте он замкомвзвода у дозиметристов.

Олег – сильный парень. В борьбе руками ему нет равных. Он статен, задирист.

– Потри спину!

Я тру ему спину. У него красивое тело, и я им невольно любуюсь. Он это знает.

В училище существует культ тела.

Олег попадет служить в Западную Лицу, в службу радиационной безопасности.

Как-то он приехал к нам в базу набираться опыта, что ли.

Он стоял и разговаривал с кем-то, а я увидел его сзади и с криком: «Маслов!» с разбега заключил его в объятья. На лице его возникла сначала растерянность, потом некоторое подобие ярости за то, что с ним эта растерянность приключилась, потом он обернулся и расплылся в улыбке: «Сашка!»

Мы делились с ним едой. В училище это важно. Если делишься едой, значит друг. Он мог принести с увольнения палку колбасы и скормить ее всю мне, сонному, а я ему приносил что-то вкусненькое из дома.

Вместе мы с ним снимали женщин. Это можно было так назвать. К третьему курсу я вдруг обнаружил, что не знаю как к ним подходить, не говоря уже о том, чтоб их поцеловать.

Выяснилось, что я вообще не умею целоваться.

Олег сперва изображал, что он в этом деле большой дока, а потом выяснилось, что и он, в общем-то, не умеет.

Мы учились целоваться на собственных руках.

– Смотри как надо, – говорил Олежка и делал своей руке засос.

Потом мы познакомились с девушками. Все получили по одной девушке, и мне досталась Оля – вот ведь незадача. Мы справляли с ними Новый Год, сидели у них, потом даже пытались с ними спать, но ничего не получалось, много нас было в одной комнате.

Потом нас все-таки девчонки растащили по разным кроватям, но все было очень целомудренно, Оля гладила меня по волосам.

Интересно, что там было гладить – волос на голове почти не было, только короткая курсантская стрижка.

Вот у Оли волосы были красивые, но я до них так и не дотронулся, дурак наверное был.

Помню, как мы потом обсуждали девушек, и Олег позволил себе какое-то довольно вольное выражение. Меня передернуло, он заметил и больше никогда так не говорил.

Хотя он попробовал сказать, что, мол, они нам на пару раз и не стоит так переживать, но тут я и вовсе окаменел и сказал, что пусть хоть на двадцать минут, все равно, при мне так не надо говорить.

– Саня, ты чего? – сказал он тогда.

– Ничего, – сказал я и отвернулся.

Больше мы это не затрагивали.

А с девушками гуляли, гуляли, гуляли.

Однажды шли по дороге, провожали их втроем – я, Олег и Коля Лопотюк, и тут навстречу толпа.

С железными прутами.

Мы повернули и пошли назад – их было больше и потом – с нами дамы.

Они сказали Олегу в спину: «Иди, иди вперед, как хуй».

Олежка хлопнул фуражку оземь, повернулся и побежал на них.

Я скомандовал девицам: «Бежим!» – и мы побежали.