Слезы выступили у него на глазах. Он поднялся, но не успел развернуться. Буревестник хорошо владел сволочными инстинктами младшего командира. Резкий удар пришелся Шмидту по затылку, и Миша рухнул на стол. Савельев успел подхватить друга и оглянулся на Чайковского с ненавистью.
Они влипли-таки в очень плохую историю, и влипли очень глубоко.
В гроте для камнетаскания Мише совсем поплохело. Даже под строгим присмотром начальства он выбирал несколько камней поменьше и прижимал их к животу с такой, натугой, словно тащил двухпудовую гирю. Но он не выделялся в своем экипаже. Худощавые слабосильные старожилы подземелья брали небольше. Лишь один не в меру любопытный Чугунко бегал, как очумелый, на стахановской вахте повышенных обязательств с самыми большими камнями и уже пошатывался от усталости.
Сегодня они растаскивали кучу, наваленную вчера. Завтра понесут в обратном направлении. Какая в этом заключается философия, понятно. А вот надежда заключалась только в том, что от камней при их кидании отлетала крошка, а значит, когда-нибудь камни обратятся в пыль. Люди же к тому времени наверняка обратятся в прах.
- Мишка, ты задумывался над тем, что нас не назначают в караул? прошептал другу Савельев под грохот швыряемых камней.
-Ну.
- Караулят ребятишки из экипажа революционных стражников. Но там такие же мудаки, как эти, только вооруженные и с фонарями.
- Ну.
После побоев у Шмидта раскалывалась голова, мучительно ныла поясница, а мысль предательски тянулась к нарам, покрытым вшивыми матрасиками, где можно так чудесно провалиться в забытье, в свободный мир грез, солнца, зеленой травы и бабочек.
- Давай сегодня на штыковой подготовке по моей команде дадим деру с винтовками.
Миша посмотрел на него, скривив физиономию, и ничего не сказал.
- Вот. Рванем в какой-нибудь штрек, а оттуда в неосвещенный коридорчик, пока не наткнемся на часового. Заколем его, возьмем фонарь, настоящее оружие и будем выбираться отсюда к чертовой матери.
Они в молчании подошли к куче А, возле которой бдил Чайковский, вернулись с камнями к куче Б и продолжили диалог.
- Саш, ну куда мы рванем? Подумай сам. Или пристрелят, или заблудимся одно из двух.
- А что тут бульники таскать и вшей кормить, пока не сдохнем? Савельев чуть не повысил голос.
- Нет, конечно, ну... я не знаю. А Катька?
- Что Катька?
- Надо ее найти и вместе бежать. - Шмидт пожал плечами, словно подсказал соседу по парте самое очевидное решение задачи.
- Где ее искать? А Рава, а Ваську тоже найти?
- Что-то мало задорного огня, не вижу трудового порыва, - вдруг в молчаливом каменном грохоте подал голос буревестник Чайковский. По всей видимости, он почуял приближение начальства. - Ну-ка, впередсмотрящие Орешко и Самсонов, решительной поступью ко мне!
Двое бросили свои камни на полдороге и поспешили на зов.
- Задорного огня! - мрачно и грозно потребовал Чайковский.
Орешко и Самсонов натужно запели:
Солнышко светит ясное.
Здравствуй, страна прекрасная,
Молодые зотовцы тебе шлют привет.
В мире нет другой
Родины такой!
Путь нам озаряет, точно утренний свет,
Знамя твоих побед.
Шмидт даже позабыл про боль и апатию, остановился, открыв рот. Но остальные забегали быстрее, и ему поневоле пришлось тоже прибавить шагу. Подошел и встал, довольно скрестив руки на животе, капитан Волков.
Простор голубой,
Волна за кормой,
Гордо реет над нами
Флаг отчизны родной.
Вперед мы идем,
Назад не свернем,
Потому что мы Зотова имя
В сердцах своих несем!
- Хорошо работаете! Ударно поете! - похвалил свой экипаж Волков. Завтра все пойдем на выставку достижений народного хозяйства...
Саша и Миша удивленно переглянулись.
- Наши доблестные эти... ну, в общем, на страже мира и труда задержали опасных дудковских выродков, матерых шпионов, которые понесут заслуженную революционную кару. Мудрое командование организовало выставку дудковской шпионской аппаратуры и оборудования, чтобы все, в том числе и мужественные защитники, знали, с каким коварным врагом нам приходится иметь дело.
Саша и Миша переглянулись еще более удивленно и испуганно - опять шпионы. А может, это Василий с Равилем?
После, как обычно, скудного обеда капитан объявил перекур и сам закурил. Его экипаж был отведен Чайковским, как было принято здесь, в подземелье, молча и без песен, в грот камнетаскания и усажен вдоль стены для перекура. Сигарет не было ни у кого, навер-иое, никому из впередсмотрящих их иметь и не полагалось. Все просто заснули.
Выбираться, выбираться, выбираться. Как, как? Мысли складывались в тщедушный и неподвижный червячок вопроса.
Потом Михаилу приснилась Катя. -- Что ты на меня так смотришь? спросила она.
И он не знал, что ответить. Он вообще не знал никаких ответов.
- Геройский экипаж, в две несокрушимые шеренги становись!
Их повели в грот для штыковых упражнений. Дорога была уже знакомой. По длинному освещенному штреку, потом налево в неосвещенный. У поворота на стене небрежно намалевано краской "СМЕРТЬ", потом одно слово закрашено и "ДУДК.О". Чего ж там уничтожила цензура? Какое же ругательство не годится даже в эпитеты врагу? Да какая разница.