Система

Покалываний многочисленных иголочек в запястье я не ощущала уже давно, мои новые биочасы были скоммутированы с биофизикой напрямую, лекарство мгновенно поступило в кровь. Теперь нужно было, строго в соответствии с рекомендациями «Телемеда», начать расслаблять пальцы ног, потом ступни, щиколотки, икры, голени, колени… Рекомендовалось также представить себе огромный светящийся шар, который медленно катится по твоему телу – от пальцев ног вверх. Думать о шаре, последовательно расслаблять части тела и не пропускать в сознание ни одной посторонней мысли.

Так я и поступала, благополучно докатив шар до середины тела, но в районе пупка он, как обычно, застрял. Не знаю почему, но психотехника с шаром всегда заедает у меня именно на этом месте. «Телемед», кстати, присылал мне два длинных психосоматических отчета на эту тему – что-то про обиды и желудок, – но я их целиком не читала, конечно. И, как всегда, стоило шару застрять на уровне живота, как в голову пролезла посторонняя непрошеная мысль. Не имеющая никакого отношения к рекомендованной «Телемедом» процедуре отхода ко сну. Как же найти представителей Сопротивления? Тех, кто так лихо обнулил бедняжку Дзонга? Тот самый Кимов «ШТАП»?

Я вспомнила свой первый месяц работы в ГССБ. Мне тогда сгрузили ворох ментальных скринингов сотни чиновников класса А, аналитику и отчеты по ним и велели отобрать «латентных врагов Системы». Отобранных я должна была передать во фьючерсный отдел, чтобы те просчитали вероятность перехода этих чиновников от слов и мыслей – к делу. Мне сказали, что это обычная рутинная текучка. Я честно погрузилась в эти авгиевы конюшни и вскоре с гигантским удивлением обнаружила, что Системой в той или иной степени недоволен каждый! Я бросила все и срочно набрала Вебера.

– Без тебя я бы не догадался, – ответил он раздраженно – слышно было, что он что-то жует.

– Но почему Система их всех не понижает? – недоумевала я.

– Потому что недовольство существующим положением дел свойственно интеллигенции вообще. Каким бы это положение ни было. А тем более у интеллигенции класса А. Это вариант нормы. Это же не санитары из зоны Е. Ты удивительно необразованна.

Я пропустила оскорбление мимо ушей и продолжила нарываться:

– Но тогда что я ищу? Если они все враги Системы, то я уже всех нашла!

– Ты нашла хоть одного человека с реальными возможностями? Кто действительно может навредить Системе? Нет? Тогда иди и поищи.

Да, но как это сделать?!

…Светящийся шар никак не сдвигался выше пупка, но я, вместо того чтобы бросить крамольные мысли и сосредоточиться на психотехнике, упорно думала о Сопротивлении…

Их надо найти. Надо. Найти.

Ненавистное лицо Вебера со сломанным носом всплывало сквозь сонную одурь, маячило передо мной и заслоняло тех, кого я ищу.

Засыпая, я твердо пообещала себе, что найду. А потом обнулю Вебера.

* * *

На авиаплощадке меня ждала Меланья. Маленькая, круглая, пушистые рыжие кудри развеваются на ветру; она махала мне рукой и улыбалась. Я физически почувствовала тепло где-то глубоко внутри грудной клетки. Меланья была единственным на земле человеком, с которым я дружила не потому, что велел Вебер. И он мне это разрешал – вот что удивительно. Система показывала ему все мои знакомства, и далеко не все ему нравились. Дружить с Кларой, например, он мне категорически не рекомендовал, и живая белая Суббота – подарок на мой день рождения – была единственным воспоминанием о наших трех походах в кафе, во время которых мы пили вино и болтали о мужиках. Потом Вебер запретил, и все закончилось. А Меланья как-то просочилась сквозь Веберову паутину контроля. Он ее как будто и не заметил.

Мелли была одета в какую-то голубую полусетку-полухламиду, которая вошла тут у них в А-плюсе в моду. Наноткань сама регулировала температуру тела и отгоняла москитов – в жарком климате удобно.

– Привет, я так соскучилась, – сказала я ей искренне.

Меланья засмеялась, обняла меня и что-то ответила, я ничего не поняла и, спохватившись, включила опцию «переводчик». В бионаушнике зазвучал синхронный перевод.

– Еле доехала, – сказала Мелли добродушно, – я тоже рада тебя видеть.

Мы говорили на разных языках. Она родилась и выросла в Лос-Анджелесском А-плюсе, другой жизни не знала, но надо отдать ей должное, практически не страдала классическими пороками этой зоны: повышенной эмоциональной зависимостью и бессмысленным бахвальством. Она любила искусство, неплохо в нем разбиралась; собственно, благодаря искусству мы и познакомились, когда я, ошалевшая после первого визита в А-плюс, решила провести пару часов в музее и ухитрилась подвернуть там ногу, поскользнувшись на гладком мраморном полу.