Уникальный шанс изменить свою судьбу, который выпал Мириам в ту ночь, когда она уснула у ведра с мыльной водой, был потрачен ею зря.
Интересно, что сама она так не считала. Даже и не смотрела на вещи под таким углом. Ни когда они оказались в зоне Е. Ни когда от туберкулеза умерли ее муж и сын. Ни разу не слышала я от нее проклятий в чей бы то ни было адрес.
Однажды я спросила ее, что она думает про Систему. Она сказала просто:
– Обман, конечно. Но Их, – она показала пальцем в потолок, – тоже можно понять. Нас слишком много, а машины все делают лучше нас. Куда нас девать?
– И как же быть, тетя Мириам? – спросила я. – Это же неправильно. Вашему Великому Господину такое явно должно не нравиться, почему Он это допускает?
Она посмотрела на меня строго.
– Имя Его Святое не смей трепать. Значит, так надо.
– Ага, последние времена настали? – спросила я саркастически.
– Почему последние? – удивилась Мириам. – Совсем не обязательно. То, что один человек построил, другой всегда поломать может.
– Вы что имеете в виду? Систему?!
– Ну да. Ее же люди построили.
С этой точки зрения я о Системе еще ни разу не думала. И хорошо делала, опасные это мысли.
– Выходи за него и попробуй с ним, – снова напомнила она мне про Серегу. – Вдруг получится.
– Не получится, – ответила я, ощутив вдруг прилив острой тоски. – Тетя Мириам, ничего тут не может получиться. Даже если мы сможем перебраться в зону D или С… И что? Ну больше будет еды. Ну чуть дальше от смерти. А так все то же самое – контролировать свои мысли постоянно, думать, как сесть и куда поставить ногу, каждую секунду трястись – ах, только бы не сняли балл, ах, только бы тренд не поменялся к худшему. Это же не жизнь…
– Знаешь, – сказала тетя Мириам, – когда я в юности мыла по ночам унитазы и еле доползала до дому, а в шесть утра нужно было вставать на смену, я тоже думала, что это не жизнь. Но это как раз жизнь и была. Потому что меня ждал Кайрат. И наш сын. В их глазах была жизнь. Это теперь жизни у меня нет. А тогда была.
– Да не люблю я его! – гаркнула я, понимая, куда она клонит.
– Э-э, девочка, а что вообще такое любовь?..
– Он необр… не умный! Не сильный! Не талантливый! Не крас… не привлекательный! Он как мужчина мне не нравится!
– Глупости говоришь. Как это – не сильный? Это же мужчина. Мужчина – это меч. А в мече – всегда есть сила.
Вот где, где она набралась этой доморощенной философии?!
– Не хочу я ничего!
Эту фразу я, кажется, опять сказала слишком громко, почти крикнула. Встала, отошла от тети Мириам, прижалась лбом к грязному оконному стеклу. Была осень, шел дождь, в лужах размокал мусор.
– Не хочу я ничего, – повторила я на тон ниже. – Ни во что не верю. Ничего не получится. Все бессмысленно.
– Вот это понятно, – спокойно сказала тетя Мириам, глядя сквозь меня бельмами глаз. – Ничего не хочешь и делать ничего не будешь. Это как раз понятно. Только ты с этим поосторожнее.
– С чем? – не поняла я.
– С тем, что ничего не будешь делать. Долго так не веди себя. Аллах рассердится и тебя подгонит. Может быть больно.
– Почему Аллаху надо меня подгонять?
– Ну а зачем Он тебя вернул с того света?
Я не знала, зачем.
– У Него есть планы на тебя. Не сиди сложа руки, девочка.
Я не послушала тетю Мириам и с каким-то мрачным наслаждением погрузилась в безысходную и беспросветную депрессию. Находилась я в этом состоянии до тех пор, пока меня действительно не подогнали.
Глава 5
Z
Преступность у нас в зоне Е, как вы уже поняли, практически отсутствовала, но иногда, конечно, что-то недозволенное происходило. «Спускать пар народу надо как-то», – говорил по этому поводу дядя Виктор. Время от времени случались, например, пьяные дебоши. Крайне редко кого-то избивали. Еще реже – насиловали. Если жертва заявляла в Системную полицию, приезжали копы. Во многом их визит был формальностью, Система сама понижала дебоширу или насильнику рейтинг до одного или до нуля баллов. Со всеми вытекающими.
Совершить у нас преступление означало совершить самоубийство. Нужно было дойти до крайней степени отчаяния. И еще нужно было отыскать в себе силы на дебош, а у нас, вечно голодных, полубольных двубалльников, сил, в общем-то, не было ни на что.
Мы были послушным туповатым стадом, готовым лизать руку (да что там руку, можно и сапог) тому, кто кинет биобулку. Если бы мне кто-то кинул биобулку в дорожную грязь, я бы достала ее и съела.
Мне всегда было интересно, почему у нас нет сумасшедших? От такой жизни люди должны были сходить с ума, но не сходили. Такой диагноз у нас врачи ставили так же часто, как «ожирение», и даже о самой профессии «психиатр» – в зоне Е никто никогда не слышал.
Хотя бывшему медбрату Вове, который присоединился к нам из-за коварства Нинки, психиатр явно бы не помешал.