Сирота Мамбу

Всем известно, когда у воды свистишь — ветер начинается. Надул Мамбу щёки. Столько воздуху набрал, что сам круглый стал. Долго свистел. На его свист сначала маленький ветер прибежал. Зашевелилась трава, воду на реке зарябило, на мачте никанской лодки значок заполоскался. А Мамбу свистит. Прилетел средний ветер на помощь младшему брату. Зашелестели листья на ветках, стали ветки раскачиваться. На волнах в реке барашки заплясали. На никанской лодке мачта стала гнуться. А Мамбу свистит. Видит средний ветер — у него силы тоже не хватает. Позвал на помощь старшего брата. Примчался большой ветер. Стали деревья гнуться и ломаться. На Амуре вода потемнела, волны вспенились, выше домов поднимаются. С никанской лодки паруса сорвало, на никанской лодке мачту сломало, стало лодку заливать… А ветер всё сильнее да сильнее! Опрокинул лодку. Попадали в воду никанские воины. На ком оружия больше было, те сразу на дно пошли, на ком поменьше — те на волнах плавают, воду хлебают. А человек-брюхо, как пузырь, на волне качается, утонуть не может — очень жирный! Всё, что у Сулаки никанцы взяли, в эту бурю потеряли, да и всё своё погубили. Едва-едва на другой берег вылезли. К маньчжурскому амбаню побежали. Спрашивает тот, что с ульчей никанскому царю взяли? Говорит человек-брюхо, из халата воду выжимая:

— Амурскую воду взяли!

…А ветер всё сильнее и сильнее.

Стало ульчские дома пошатывать. Стало с крыш жерди раскидывать. Просят старики Мамбу: «Перестань дуть!» А Мамбу уже весь воздух выпустил. Уже без него ветры гуляют по Амуру. Кричит им Мамбу: «Довольно!» Разыгрались ветры, не слышат… Схватил тогда Мамбу свой боевой лук, натянул тетиву из жилы сохатого, наложил стрелу из железной берёзы, поддел стрелой горящий уголь и выстрелил в большой ветер. Испугался большой ветер, домой побежал. А за ним — средний и маленький ветры побежали. Тихо стало. Волны улеглись. Деревья опять ровно стоят.

Говорит Мамбу:

— Рысь всегда в одно место ходит воду пить! Опять никанские люди сюда придут. Надо с этого места уходить! Человек-брюхо пока всех нас не сожрёт — приходить будет…

Не послушались старики. Не хотели родное место оставить. «Как можно! — говорят. — Наши отцы тут похоронены!»

Сколько-то времени прошло, зимой опять никанские люди к Сулаки явились. На больших нартах приехали. В нарты страшные звери запряжены: голова, как у оленя, на хвосте волосы, на четырёх ногах круглые копыта, на шее волосы на одну сторону. Людей вдвое больше, чем раньше. И человек-брюхо с ними.

Опять дань требуют. Опять по амбарам пошли.

Говорит Мамбу человеку-брюхо:

— Никто ещё с одного места две ветки не срезал!

Закричал никанский человек на Мамбу, ногами затопал. Подскочили воины к Мамбу, в сторону отбросили.

Пошёл Мамбу домой. Медвежьего сала достал. Кусками его нарезал. К никанским нартам подобрался. Сало к нартам снизу подвязал.

Опять никанцы у Сулаки все амбары обчистили! Пушнину, вещи всякие и еду забрали. На нарты уселись. На своих зверей закричали. Поскакали никанские звери. Только полозья скрипят да снежная позёмка вслед нартам вьётся.

Опять плачут женщины. Ругаются старики. Говорит им Мамбу:

— Всех собак сюда давайте!

Привели всех собак, какие в деревне были. Взял Мамбу самого сильного вожака, кусок сала медвежьего дал понюхать, в чужой след носом ткнул. Учуял вожак, в какую сторону сало поехало, кинулся по следу. Остальные собаки — за ним!

…Едет человек-брюхо на нартах своих. Радуется — много с ульчей взял! Сколько царю отдаст — не считает, а сколько себе оставит — про то молчит. Уже до середины Амура доехал человек-брюхо со своими людьми.

Тут собаки никанских людей догнали.

Медвежьим салом пахнет. А где сало — не поймут собаки, и давай трепать никанских людей! Половину насмерть загрызли, всё по снегу раскидали, тех зверей покусали, что в упряжке у никанских людей были. Весь поезд расстроился. Пустились никанцы бежать, а собаки на них висят, вцепились. Кое-как, уже на другом берегу, от собак человек-брюхо отбился.

Прибежали к маньчжурскому амбаню.

Спрашивает тот, сколько дани с ульчей взяли. Сам про себя считает, что никанскому царю послать, что себе оставить. Отвечает человек-брюхо, из халата и тела собачьи зубы вытаскивая:

— Собачьи зубы вот взяли!

Разгневался амбань. Велит войско на Сулаки послать. Всех велит истребить…

Целая туча никанцев на ульчей пошла.

На беду, Мамбу в деревне не было. Ушёл он к таёжным людям в гости да задержался. Домой только летом пришёл.

Видит — все Сулаки побиты, все дома сожжены. Ни одной живой души во всей деревне. Только вороны каркают да в небе над деревней коршуны кружат. Видит Мамбу — храбро дрались Сулаки, много никанских воинов побили, да поздно за оружие взялись — и сами все полегли.

Заплакал Мамбу-сирота.

Делать нечего. Надо «кости сородичей поднимать» — так закон велит: за убитых мстить надо! За каждого убитого — врага убить надо! А одному не справиться с этим…

Пошёл Мамбу к Пунади, помощи просить. К деревне подошёл, а там уже и пепел холодный: все дома никанцы спалили, всех Пунади в плен увели.