Комсомольцы не вступали с Эмилием в дискуссию, и не выдвигали никаких инициатив по улучшению своей работы. Едва дослушав его выступление до конца, они бежали в свои лаборатории, к установленным повсюду теннисным столам и начинали разыгрывать там подкрученные подачи, а старые, давно вышедшие из комсомольского возраста, сотрудники "Гипротяжмаша" уже несколько десятилетий играли там в шахматы, пили чай, обсуждали новые наряды почему-то ужасно ненавистной им всем жены последнего генерального секретаря и спорили о перестройке чего-то малопонятного, а также о его возможном разгоне и ускорении.
Конечно же, подобное учреждение, никоим образом не могло вписаться в новые реалии бобровской жизни. В самом начале решительного разворота, молодые сотрудники НИИ "Гипротяжмаш" как-то сразу приловчились к новым реалиям, и разъехались вскоре по турциям и китаям с большими клетчатыми сумками за плечами, а старые умерли или превратились в нищих пенсионеров, а иные так и вовсе сделались бомжами. Больше им не о чем было спорить в любом случае, потому что выживать в новых условиях они так и не выучились.
А вот здание сохранилось, было приватизировано местным водочным олигархом Невзлобиным и превратилось со временем в гостинично-ресторанный комплекс "Патриций". Бобровские таблоиды утверждали, что и гостиница и ресторан являются лучшими заведениями подобного типа в городе не только на сегодняшний, но и на завтрашний день, и были в этом абсолютно правы, так как пара грязных частных харчевен на его окраинах не могли конечно же составить гостиничному комплексу Невзлобина достойную конкуренцию.
Поэтому-то вся бобровская деловая и бюрократическая элита коротала здесь долгие зимние вечера. Кстати, германский дальнобойщик утопил свою фуру совсем недалеко от этого места. И утопил он ее совершенно напрасно, так как в "Патриций" его все равно бы не пустили - здесь уже в то время и очень придирчиво блюли и чтили определенный дресскод. Одним словом, ямщикам (пусть даже и заграничным) здесь было уже не место, это им был уже не девяностые, глупые и суматошные годы.
Эмилий толкнул тяжелые дубовые двери и следом за Аделькой прошел в просторный, приятно подсвеченный разноцветными лампами, холл. В холле было тихо и пусто, только за стойкой гардероба скучал здоровенный качок в наряде римского центуриона. Этот наряд был сделан из выкрашенной под черный металлик искусственной кожи и папье-маше.
Цвет обмундирования сразу не понравился Эмилию и привел его в раздраженно-циническое настроение. Настроение усиливалось тем, что центурион скучал на фоне огромного живописного панно с густой березовой рощей. Это панно уже давно должны были бы или закрасить, или заменить на какой-нибудь вид Колизея с высоты птичьего полета, но почему-то обидно медлили с этим важным делом, и потому кривили и корявили этим панно стиль лучшего городского ресторана. В целом, составленная самой жизнью, икебана намекала на какую-то древнеримскую оккупацию или по крайней мере - на культурную экспансию со стороны все той же Европы. "И вот всегда у нас так, - с раздражением подумал Эмилий. - Задумают какую-нибудь хорошую вещь, стильный тематический ресторан, например, а потом начинают громоздить центурионов на березы. И тематика какая-то подозрительная. Наверное, Невзлобин тоже отсутствием национальной идеи мучается, бедняга, но здесь я его очень даже могу понять".
- Аве,- сказал накачанный и прокачанный центурион, ударяя себя в грудь кулаком.
- Аве, - не очень дружелюбно ответил Эмилий.- По какому случаю траур?
- По случаю очередного падения Константинополя, - ответил качок, быстро переходя на недружелюбный и даже вызывающий тон. - Вы что не знаете, что у всех преторианцев были доспехи черного цвета?
- А должен знать?
- Здесь и знать ничего не нужно - вот же на латах белым по черному написано: "ла гвардиа ун преторум".
- Подумать только, - всплеснул руками Подкрышен. - Как я мог не заметить? Миа кальпа.
- Все настоящие патриции должны разбираться в подобных вещах, - довольно заключил качок. - Не желаете ли посетить наши термы? Пар сегодня отличный.
- Не желаем, - ответил Подкрышен, подхватывая сброшенную Аделькой дубленку. - Мы сначала в едальню, а после сразу в опочивальню. Да, дорогая?
- Да, - ответила Аделька, оправляя короткое облегающее платье черного цвета.
Платье было изготовлено во Франции из какого-то плотного полушерстяного трикотажа и выгодно подчеркивало все достоинства фигуры Адельки. Оно чуть-чуть не доходило до верхнего обреза черных замшевых ботфортов, давая глазам отдохнуть на узкой полоске телесного цвета. Как настоящий сибарит, Подкрышен очень ценил в женщинах умение хорошо одеваться. Чулки-сеточки на морозе, как и шпильки, утопающие в грязи или гравии разбитого, уничтоженного ребристыми шинами фур, были для него одинаково неприемлемы. И в этом плане Аделька его ни разу не разочаровала - она всегда одевалась очень хорошо, сексуально и по погоде.