«Сирены» атакуют

И доктор Валентино махнул рукой, пуская все на произвол. Он быстро расписал материал, после чего принялся собственноручно готовить растворы. Разумеется, приняв все меры предосторожности. Он не какой-нибудь там Кох или Дженнер, Великая Германия ждет от него совсем иного подвига.

Покончив с приготовлениями, он снова вызвал санитаров и осведомился, достаточно ли надежно обездвижены дети.

- Никто не дернется, герр доктор, - заверили его санитары.

Доктор усмехнулся.

- Еще как дернутся. Только не сейчас - после…

Он знал, о чем говорит. Одной лишь столбнячной культуры было вполне достаточно, чтобы цепи, в которые были закованы дети, подверглись серьезному испытанию на прочность.

Валентино распорядился готовить вторую группу. Новых кандидатов следовало освободить от работ, не подвергать избиениям - о восстановлении потенциала речь пока что не шла, ибо в барачных условиях заниматься этим было решительно невозможно.

Шприцы были разложены на подносе и прикрыты белоснежной салфеткой.

Валентино вошел в палату, лучась особо радостной улыбкой.

- Дети, - объявил он. - Ваш отдых вступает в новую стадию. Сейчас вам будут введены сильнодействующие лекарства, от которых могут возникнуть осложнения. Назначая их вам, Великий Рейх преследует две цели. Во-первых, продолжить ваше лечение; во-вторых, испытать эти лекарства для применения на других нуждающихся. Поэтому и были приняты не очень приятные меры, в силу которых ваша свобода сейчас ограничена.

Помедлив, доктор добавил:

- Если кто-то позволит себе - не знаю уж, как - нарушить чистоту эксперимента, то его будет ждать жестокое наказание.

Долгожданные слова были произнесены.

Что ж, дети всегда знали, что наказанием все и кончится.

Предусмотрительный Валентино снабдил шприцы накладными ярлычками, чтобы не было путаницы. Он обвел палату взглядом, с удовольствием сознавая, что никто из присутствующих пока не знал, кому что достанется. Кому-то столбняк, кому-то брюшной тиф, дизентерия, гепатит… Он был уверен, что эти малолетние ублюдки и слов-то таких не слышали.

В большинстве случаев внутривенное введение культуры предполагало неизбежный сепсис, опаснейшее заражение крови. Высоко контагиозных - то есть особо заразных и опасных - инфекций Валентино, как уже сказано, не доверили: слишком высокий риск для персонала, да и вообще… Берлин не нуждался в эпидемиях. Берлин не интересовала и устойчивость к какому-то конкретному возбудителю - ему было важно выявить устойчивость как таковую, отобрать наиболее выносливых, способных справиться с заразой даже в условиях концлагеря.

…Валентино подсел к Сережке.

Санитар, пребывавший наготове, тяжело шагнул вперед и перехватил плечо мальчика жгутом.

- Поработай кулаком, - попросил Валентино. Просьба прозвучала как ласковый приказ и оттого показалась еще ужаснее.

Юный Остапенко подчинился.

Обозначилась тоненькая, как ниточка, вена, и Валентино ловко ввел иглу.

«Надо было внутрибрюшинно», - запоздало сообразил доктор, но делать было нечего. Ладно, пусть эта группа получает бактерии внутривенно - следующей устроим повальный перитонит.

Сережка закрыл глаза, ожидая, что умрет сию же секунду. Но он не умер - он вообще ничего не почувствовал. Это его больше насторожило, чем удивило и обрадовало.

Валентино обходил пациентов, щедро накачивая их убийственной заразой. Второй санитар вел киносъемку: состояние до, во время и после.

Покончив с процедурой, Валентино вернулся в кабинет и стал заполнять истории болезни, заведенные на каждого, с точным указанием времени введения культуры, общего состояния подопытного и предварительного прогноза. Страхуясь, в последнем пункте он не баловал разнообразием. Прогноз неизменно оказывался, как выражаются медики, серьезным.

* * *

Эффекты сильнодействующего чудо-лекарства не заставили себя ждать.

Несколькими часами позже зазвучали первые стоны, в самом скором времени перешедшие в крики. У всех резко повысилась температура; у многих открылись кровавые понос и рвота. Заботливым санитарам приходилось быть начеку и следить, чтобы никто из испытуемых не захлебнулся. Им пришлось освободить по одной руке, чтобы дети могли хотя бы повернуться на бок.

Все напускное добродушие доктора и персонала улетучилось, как надоевший мираж. Палата превратилась в ад.

Санитары проклинали больных и, как умели, обрисовывали их недалекое будущее. Говорили по-немецки, но интонаций хватало, чтобы уловить общую направленность сказанного.

Вопли разносились далеко за пределы амбулатории, и Валентино подумал, что со следующей партией номер с благодарностью от Великой Германии не пройдет. Что ж - оно и легче. Ему и без того наскучил весь этот балаган.

К вечеру в палату наведался сильно выпивший фон Троттнов.

В расстегнутом кителе, в сбитой на затылок фуражке, он остановился в дверях и мутным взором уставился на пациентов. Примерно половина из них корчилась в судорогах. Подоспевший Валентино горестно посетовал на невозможность лабораторных исследований.

- Анализов, - пояснил он в ответ на недоуменный взгляд коменданта.

Тот осклабился:

- Не открыть ли для них госпиталь?