Сиракузовы против Лапиных

— Значит, она жила здесь, а вы там? — спросил я.

— Хорошо подмечено, — сказал Ферапонт Григорьевич, — именно так оно и было: она здесь, а я там… — Тут он вдруг оживился. — Но мы подошли к самому главному. Осенью пятьдесят пятого года я, образно говоря, потерпел кораблекрушение и наши встречи с тётей Розой пришлось прервать…

Я сразу обмяк, потому что никто ещё у нас в Монетке не терпел кораблекрушений, и с гордостью посмотрел на морскую фуражку Ферапонта Григорьевича, с которой он не расставался даже в магазине, а он снова крутнул глобус и сказал:

— Вот здесь…

И я снова увидел банку Лафонтена.

Это было странно, потому что банка Лафонтена, судя по всему, была довольно обжитым районом и не очень-то просто было потерпеть там кораблекрушение. По словам того же Ферапонта Григорьевича, там ловили рыбу норвежцы, датчане, поляки, мы, короче — все.

— Это кажущееся противоречие, — выслушав мои замечания, сказал Ферапонт Григорьевич, — и я тебе сейчас объясню. Но давай условимся заранее: ни Сиракузовым-младшим, ни Вере, ни вообще никому ты не скажешь ни слова. Так самому тебе будет лучше… — И он испытующе поглядел на меня.

— А тётке Розе? — спросил я.

— Ей можно. Она знает. — Ферапонт Григорьевич почему-то кивнул и погладил глобус. — Так вот, будем говорить друг с другом, как взрослые люди… Ты ведь знаешь, что в последние годы мировой улов трески стал катастрофически падать?

Я не знал этого, но на всякий случай сказал, что да, знаю.

— Тогда-то заинтересованные страны и решили выяснить, куда она исчезает. — Ферапонт Григорьевич посмотрел на меня.

— И выяснили? — спросил я.

— Нет. Хотя, на мой взгляд, и выяснять тут нечего: треску едят. Вот она куда исчезает! — Итак хлопнул ладонью по прилавку, что глобус качнулся. — Иногда эти учёные ведут себя просто странно, а? Как ты думаешь?

— И я так думаю, — сказал я. — Сами, наверное, едят треску, а потом спрашивают, куда она исчезает!

— Верно, чёрт возьми, — сказал Ферапонт Григорьевич и с интересом посмотрел на меня. — Но в районе банки Лафонтена она по-прежнему хорошо ловилась. Во всяком случае, до того рокового дня. Так вот. В тот день я уронил в море свои часы. И с этого момента как рукой сняло: сколько мы ни забрасывали тралы — тралы каждый раз приходили пустыми. Это могло означать только одно…

— Что трески нет? — спросил я.

— Точно, — ответил Ферапонт Григорьевич. — И тогда мы отправились искать другое место… И тут кок попросил меня принести ему из каюты чемоданчик с бульонными кубиками. Была ночь, Алёша. Как сейчас помню. Я забрал чемоданчик, и когда направлялся обратно, меня смыло волной за борт. И менее чем через час я снова оказался… у банки Лафонтена! Можешь представить себе мой ужас?

— Могу, — сказал я.

Ферапонт Григорьевич вздохнул, видимо заново переживая все эти события, а потом сказал:

— Не думаю, что кок послал меня за этими кубиками специально. Он же не думал, что налетит волна…

Я заверил Ферапонта Григорьевича, что тоже не думаю, что кок сделал это специально.

— Но погоди, — сказал Ферапонт Григорьевич, — самое удивительное было дальше: на банке я увидел норвежца… с моими часами!

— Которые вы обронили в море?! — Я ахнул.

— Вот именно! Оказывается, норвежец выловил их своим тралом. А потом и его смыло в воду. Так вдвоём мы оказались на необитаемом острове.

Ферапонт Григорьевич сделал паузу, а я счёл нужным сказать:

— Необитаемых островов нету. А те, которые были, их давно заселили.

— Да? Ты так думаешь? — Ферапонт Григорьевич с сожалением посмотрел на меня. — Ты рассуждаешь совсем как тётя Роза. Она тоже считает, что их давно заселили. Она полагает, что наша замечательная архитектура шагнула и на необитаемые острова… — Он вытащил из кармана газету и подал мне: — На вот, читай. В разделе «Обо всём понемногу»…

Я взял газету и почти сразу же увидел маленькую заметку под названием «Необитаемые острова». В заметке говорилось, что некая западная фирма произвела учёт необитаемым островам и их оказалось более полутора тысяч. А поскольку все они никому не принадлежали, фирма объявила их своею собственностью и теперь предлагает любому желающему приобрести по сходной цене любой из необитаемых островов.

— Теперь ты понял? — спросил Ферапонт Григорьевич.

— Понял, — смущённо сказал я.

Но Ферапонт Григорьевич сделал вид, что не заметил моего смущения.

— Мы отвлеклись от главного, — сказал он. — Теперь можешь себе представить, как я был рад, что, во-первых, нашлись мои часы, а во-вторых, что я не один на этом необитаемом острове! К тому же в руках у меня был годовой запас бульонных кубиков. Можешь представить себе мою радость?

— Могу, — сказал я.

— А у норвежца, кроме часов… моих часов, ничего не было. Но мы не унывали, хотя, признаться, было от чего. Во-первых, никто не знал, куда мы делись: ни у нас не знали, ни у него в Норвегии. Во-вторых, треска в нашем районе не ловилась. Следовательно, когда появится ближайшее судно, было неизвестно. Вполне вероятно, нам предстояло пробыть на этой банке всю жизнь!.. — Тут Ферапонт Григорьевич замолчал и задумался.

Я не хотел перебивать его.