Сирахама

Мальчик постарался выпрямиться… Но, видимо, получилось не очень, так как женщина рассмеялась снова. Правда, на этот раз одобрительно.

— Махавир? А почему именно он?

— Потому что хорошенький, смеленький… — Буркнул Махавир и — с досадой. — Потому, что остальное — отбросы! — Он отвернулся, чтобы сплюнуть, но вовремя спохватился. С госпожи станется заставить вылизывать мраморный пол собственным языком (и не сказать, что она будет неправа — девушки-то по этому полу босичком бегают). — И он может говорить по-нашему.

— О, Кали! Кто тебя научил? — С любопытством спросила подростка женщина, наклонившись к нему… сари сползло с плеч, и оба — мальчик и мужчина — торопливо отвели глаза.

— Сам… Кэйлаш-джи! — Тихо проговорил, почти прошептал, мальчик, косясь на красивую загорелую женскую грудь.

— Невероятно! — Удивилась женщина.

Она даже не подумала поправить одежду, и Махавир рассерженно задвигал усами.

— Сколько ты был… товаром, бачча?[9]

— Десть по десять и еще столько же, госпож… «был»? — Вскинулся парень.

— Ой! — Прижала пальчики к губам женщина. — Я болтлива, как чирийя! Об этом — потом! Махавир…

— М? — Мужчина продолжал смотреть в сторону.

— Махавир?

— Да, госпожа. — Все так же смотря в сторону, отреагировал мужчина.

Женщина вздохнула и поправила сари. Мужчина мгновенно повернул к ней лицо.

— Как он смог… двести дней…?

— Его не замечали. — Усмехнулся мужчина. — Просто не замечали.

— Неужели… — Расширились глаза Кэйлаш, она судорожно вздохнула.

— Сегодня, когда Садаршана покупал себе новых мальчиков, — Продолжал Махавир, сделав вид, что не заметил, как женщина поморщилась при упоминании нового имени. — Он просто сидел на корточках и никто — никто! — не обратил на него внимания… Если бы не натянувшаяся цепь, он так и сидел бы дальше.

— Ты выкупил его у этого… недостойного человека, Махавир?

Махавир кивнул:

— Садаршана, — С удовольствием Махавир еще раз назвал это имя. — Очень удивился, когда я указал ему на то, что вместо десяти он купил одиннадцать. Так что переплатил я не так уж и много.

— Хочешь взять его себе? — Поинтересовалась Кэйлаш.

— Он — не воин. — Покачал головой мужчина. — Я подумал, что тебе он будет более интересен…

Улыбка женщины стала хищной и… Мальчик, наконец, вздрогнул — ему показалось, что вокруг сгустилась Тьма. Он уже видел потустороннее, но даже оно не так пугало, как то, что показалось сейчас. И ведь показалось только краешком, кусочком!

Невероятно, но женщина, кажется, поняла причину внезапной бледности подростка — она присела перед ним на корточки — и наваждение тут же рассеялось!

— Сама Кали привела тебя к нам, бачча… — Тихонько произнесла она. Мальчик не дрогнул, хоть и понял, наконец, к КОМУ попал. — Ты понимаешь, но молчишь. Ты боишься, но не показываешь. Что же нам сделать, чтобы ты не боялся…?

Она снова гибко поднялась и обвела взглядом встрепенувшихся девушек. Девушки заулыбались, защебетали, оправили сари, кто-то лег, изысканно изогнувшись, кто-то сел, потягиваясь и кидая лукавые взгляды на подростка. А одна так и просто встала, вскинула руки, сложила пальцы в замысловатую фигуру и сделала плавно-тягучее завораживающее змеиное движение всем телом. Махавир крякнул и подкрутил усы.

— Самую младшую! — Эти слова стали для всех неожиданностью. Мальчик сглотнул комок в горле, зажмурился и повторил. — Самую младшую, госпожа!

Женщина расхохоталась. Ей вторили девушки. Даже Махавир подозрительно затряс бородой.

— Ануджа!

Одна из девушек в черно-зеленом сари вскочила и оказалась подле Кэйлаш.

— Ануджа![10] Ты слышала это? Он хочет младшую! Так тому и быть!

— Как ты назовешь его, Ануджа? — Поинтересовалась Кэйлаш.

— Меня зовут… — Начал осмелевший парень, но умолк — Ануджа, не совершив ни единого движения, вдруг оказалась прямо перед ним и легонько шлепнула плашмя по губам черным лезвием кинжала.

— Это уже не важно, чхота. Забудь то имя. Я буду звать тебя Калидас, а остальные — Кишор…[11]

— Да, бари[12] Ануджа. — Прошептал парень, не в силах отвести взгляд от невероятных зеленых глаз с вертикальным зрачком.

— «Бари Ануджа», — Со вкусом повторила Кэйлаш сквозь смех. — Искупай его, «старшая младшая»! Накорми его. Наряди его… а потом — посвяти Матери Нашей и покажи, что нас нужно совсем не бояться… — А потом голос вдруг стал холодным и… каким-то безжизненным, из него исчезло и веселье и другие «человеческие» нотки… появились другие. — И он будет без остатка твоим!

* * *

«Дальше! Что было дальше?!»

— Ануджа! — Выдохнули губы. — Ануджа!

Пробуждение было… не скажу, что неприятным. Пробуждение — когда ты прижимаешь к кушетке сладострастно изгибающуюся, задыхающуюся от удовольствия и тихо постанывающую девушку — только идиот может назвать неприятным. И, вообще, сказать такое — кощунство и богохульство!

«Бля-я-я! Все-таки проснулся! Мли-и-ин! Ну, чего тебе не спалось, хрен старый?!»

«Опять кого-то раскладываем, Малец? А тут — такой я — всю малину тебе обломал, хе-хе…»