Синтез

Так вот, отец мой был единственным, кому начальник лаборатории мог оставить свою должность, в чём, собственно, никто не сомневался. Он так и сделал, уходя на пенсию. Мой отец, не будучи утвержденным, исполнял обязанности начальника, а когда встал вопрос о формальном назначении, в правлении института возникла небольшая заминка, в результате которой начальником стал отец Ника. Каким образом это произошло, можно только догадываться. Отец Ника, в противоположность моему отцу, обладал всеми данными для существования. Мать моя тихо возмущалась и тайком плакала от обиды за мужа. Я тогда ещё ничего не понимал, мне было десять лет. Реакция отца была предсказуема. Её не было. Сославшись на то, что, руководя лабораторией, непосредственно наукой заниматься будет некогда, он пришел к выводу, что так будет лучше. Тем более, проекты, которыми они занимались, находились в завершающейся стадии и, собственно, заканчивались. Их результатом были два изобретения. Именно изобретения, имеющие, как впоследствии выяснилось, неоценимую практическую пользу. Именно, неоценимую. – Леонардо усмехнулся.

В это время в Городе жахнул очередной кризис, в результате которого работа многих предприятий парализовалась. Мне тогда было двенадцать лет, я уже начал кое-что понимать. Время было тяжелое. НИИ работал на энтузиазме, денег от Города практически не поступало. Институт перебивался редкими частными заказами, перепадавшими то на один, то на другой отдел. Также существовала и лаборатория отца. Наша семья осталась практически на содержании одной матери, которая работала школьной учительницей и получала, какое никакое, но регулярное жалованье. А нас было четверо, у меня был старший брат, старше на четыре года. Вскоре власть сменилась. Я про Город. И вступили в силу, как и полагается, новые порядки и правила, простому человеку, возможно, даже и незаметные. Завод, к которому был прикреплен НИИ, стал частным и вошёл в какой-то там нефтегазовый холдинг, куда следом подтянулся и сам НИИ, претерпевший, как выяснилось, своеобразные организационные изменения. В частности, лаборатория, в которой работал отец, вместе с несколькими отделами, соответствующими их тематике, превратилась научно-производственное предприятие, входящее в состав холдинга. Генеральным директором НПО стал отец Ника. Практически с началом всех работ оба изобретения отца начали активно применять сначала один завод холдинга, после остальные, а потом и предприятия всего Города, разумеется, купивших права на его использование. Купить их можно было у отца Ника. У него были оба патента. Весело! Каким-то образом, пока в городе царил хаос, он оформил на себя два последних изобретения лаборатории, с чем и пришёл к новым хозяевам НИИ и завода. Никому и в голову не пришло оспаривать его права. Найти работу, да ещё научную и специфическую, было не так просто, а в то время, просто нереально, поэтому все держались своего места, как могли, не поднимая лишнего шума.

Мой отец тоже ничего не сказал. Он просто ушёл. Он мог бы остаться в лаборатории и при сложившейся ситуации – ситуации с изобретением. Я уверен, что история с патентами его не сильно огорчила с точки зрения лишения его славы и прибыли. К тому же, он прекрасно понимал, что при прежних условиях патенты стали бы собственностью института, а заслуга принадлежала бы, в лучшем случае, всей лаборатории, но не ему лично. Он просто не мог больше видеть отца Ника. Он был до глубины души оскорблен и, тем более, не мог оставаться в качестве его подчиненного. Именно не мог видеть, его тонкая интеллигентная натура не позволяла ему даже презирать его.

С Ником я продолжал дружить, не зная обо всех подробностях отношений между нашими родителями. Но дружил я недолго, поскольку вскоре его семья переехала в Центр Города, в отдельный, собственный дом, а Ник перешел в специализированную, элитную, так сказать, школу. Мне было уже четырнадцать лет. Всё это я узнал от брата. Тут я познал чувство ненависти. И возненавидел я, в первую очередь, Ника. И не за то, что он сын своего отца, а его отец так поступил с моим отцом, и, значит, со всеми нами. Я возненавидел его потому как понял, что я ему завидую. Я осознал пропасть, которая возникла между нами и нашими семьями. Я ощутил себя на дне, в социальной яме, в то время как жизнь Ника, уходила в противоположную сторону, вверх. Вслед за Ником, я возненавидел его отца, и также, в первую очередь, из зависти. Потом я возненавидел своего отца. Я начал его презирать. Даже, когда вскоре с ним случился инфаркт, я не проникся к нему ни сожалением, ни сыновней заботой. Навещая его с братом, я сдержанно молчал. Брат, толи потому, что старше, то ли будучи по характеру таким же, как отец, всем своим видом оказывал ему поддержку и никак не мог понять меня.