Синий шихан

Вместе с Булановым и другими рабочими Василий заставил выбросить и закопать в овраг тухлую рыбу, перепроданную Барышниковой при посредстве Хевурда и Шпака братцам Степановым. Все нити этого мошенничества Кондрашов держал в своих руках. С большим трудом удалось напечатать об этом короткую заметку в одной московской газетке. На основе заметки подпольным комитетом большевиков города Зарецка была составлена листовка, и сотнями экземпляров она разошлась по заводам и приискам. Это уже была первая победа.

– Да что мне эта рыба! Мне давай, паря, революцию, как в пятом годе! – сжимая кулаки, крикнул Архип. – Чтобы все к чертовой матери вверх тормашками полетело! Да разве с таким народом у нас на приисках можно делать революцию? Тут тебе и бродяги и каторжники; башкирцы летом в рваных шубах на приисках ходят, вечно голодные; тут тебе и рязанские лапотники с кучами ребятишек от голоду за тысячу верст пришли кусок хлеба добывать; тут и киргизцы вроде нашего Муратки, который увидел самородок и чуть уж не рехнулся, а после попросил фунт чаю, два фунта сахару. Ну, не дурак ли? Как же с таким сбродом революцию делать?

– Научатся, все поймут и станут передовыми рабочими, – пытался возразить Василий. Но Архип снова с озлоблением его перебил:

– Ты погоди, товарищ Кондрашов. Дай мне все высказать. Я им однажды, тоись своей артели, книжечку читал, что ты дал, а они мне знаешь что поют? Ежели, говорят, мы, оборванцы, тут зашевелимся, то рядом кругом в станицах казаки. У каждого конь, пика, шашка. Живут все хозяйственно. Земли у них куры не клюют. Золото-то добываем на ихней земле, а они, как вы мне говорили, за это с казны процентики получают, процентики, господин Кондрашов! – Архип погрозил пальцем и с прежним азартом продолжал: – Они нам такую революцию покажут, что спину будем чесать, как в пятом годе. Вот оно что!

– Да нас-то все равно больше! Сколько раз я тебе говорил. Да и казаки после революции пятого года и японской войны тоже стали не те, все по-разному живут. Есть богатые, есть победнее, а есть и безлошадные. А о тебе я вот что скажу, дорогой Бова-королевич: ты сейчас такой ретивый потому, что не твоей артели и не тебе достался этот вчерашний самородок. Признайся: поди всю ночь вчера не спал?

– Ну и не спал, – мрачно ответил Архип.

– Оно и похоже. Достанься тебе этот самородок – ведь это богатство! Ты бы увел свою артель, сделал заявочку, открыл свой небольшой прииск. Золота здесь много, там, глядишь, подфартило. Артель у тебя хорошая, еще бы принял бедного народу, сам бы стал хозяйчиком, да еще, наверное, таким – по твоему характеру – деспотом, что братья Степановы тебе бы и в подметки не сгодились. Тоже рысаков бы завел. Куда там тебе в революционеры!

– Ну, это ты врешь, господин Кондрашов! Я бы все поровну делил, – с наивной простотой ответил Буланов.

– Нет, это ты врешь, – снова возразил Кондрашов. – Не мог бы ты делить поровну. Потому что не все работают одинаково. Ты и сейчас зарабатываешь больше всех, потому что сильнее других и больше других перемываешь руды. Поэтому ты артель подобрал молодец к молодцу, а слабых не берешь. Сам же мне признался, что женщинам ты определил, кто сколько заработает, а за стирку белья отдельно. А куда же деваться тем слабым, оборванным мужикам да бабам с детишками, башкирам, китайцам, киргизам? Значит, пусть они работают у Степановых, у Хевурдов, у Раснеров? Пусть едят тухлую рыбу? А тебе бы только один крупный десятифунтовый самородок, тогда у тебя свой прииск, своя артель, дележка поровну… Все это такая же сказка, как про Бову-королевнча.

Буланов, опрокинувшись на спину, закрыл от солнца ладонью глаза и долго молчал. Потом, вдруг приподнявшись, сел, поворошил свои косматые волосы, неожиданно спокойно заговорил:

– А ведь верно ты меня поколошматил. Просто так побил, что голова начинает болеть…

– С похмелья!