Синий шихан

– Да, очень немного. Если не считать редких случаев, когда дети казаков учатся в кадетских корпусах. Но это дети все той же атаманской верхушки. Сколько у вас в станице офицеров, вышедших из среднего казачества?

– Нет ни одного. Единственный на всю станицу офицер – Печенегов. Так он из дворян, – сказал Важенин. – Офицер из простых казаков – это редкость. Может подвиг совершить, получить кресты…

– А почему? – спрашивал Василий. – Почему власти не готовят офицерские кадры из среднего казачества? На это имеются причины политического порядка. Образованный офицер из бедной казачьей семьи – ненадежный защитник царского престола, не пойдет он хлестать нагайкой рабочих и мужиков. Здесь высшее офицерство придерживается принципа классового отбора. Тут им нужны вот такие разбойники – вроде вашего атамана… У него только плеть на языке! Дай ему волю, он половину людей в Сибирь загонит. Он достаточно сыт для этого и глуп, как баран на торжище, не понимает, что его тоже могут пустить на студень. А время-то к тому идет…

– Мы не против образования, – заметил Шаров. – Надо уподобиться вашему барану, чтобы не понимать этого. Ну, а интеллигенцию, которая живет и работает среди казачества, вы тоже относите к реакционной части?

– Слишком ее мало, чтобы о ней говорить. Может быть, вы считаете интеллигенцией горных инспекторов, совладельцев торговых фирм и компаний? Конечно, среди них есть даже люди с высшим образованием, они рекомендуют себя почтеннейшей публике демократами, сторонниками каких-то реформ, а по существу, это самые махровые эксплуататоры. К какой классовой категории их причислить, по-вашему, таких людей?

– Вы, разумеется, читали Ленина. Я вот тоже читал несколько его брошюр. Программа Ленина по аграрному вопросу является односторонней. Казачество никогда не поддержит такой программы…

– Ленин и его партия рассчитывают на поддержку рабочего класса и беднейшего крестьянства, – твердо ответил Василий.

Анна Степановна внесла дымящееся блюдо с пельменями и поставила на стол.

Важенин разлил водку в рюмки. Протыкая вилкой пельмень, усмехаясь, сказал:

– Вот она, сытая жизнь…

– Когда дует суховей, не о пельменях думать приходится, а лишнюю дырку на ремне прокалываешь, чтобы потуже подтянуть, – сказал Петр Николаевич. Ему не понравилась фраза о сытой жизни. У большинства казаков пельмени готовились только на заговение, перед постами, да в особых случаях – для гостей.

– Не у всех, не у всех… Это мы тоже знаем, – словно угадав мысли хозяина, заметил Василий.

Наблюдая за гостем, Маринка дивилась его неутомимости. Ведь прошел пешком тысячи верст, от далеких сибирских рудников; изнуренный голодом и лихорадкой, казалось, сохранил одну кожу и кости… Первые трое суток он только ел, пил кумыс и спал. Но уже на четвертый день попросил принести ему сапожный инструмент, быстро и ловко починил себе сапоги, исправил Гаврюшке гармонь, перебрал два седла, а Маринкино переделал заново. При этом Василий так умел рассказывать разные истории и бранить царя, что у Маринки захватывало дух.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

После многочисленных хлопот по закупке материалов, инструментов и найма рабочих, после многих крючкотворных условий, которые пришлось подписать с разными поставщиками и маклерами, Матвей Никитич, крепко подгуляв, поздно ночью вернулся домой и не помнил, как его уложили в постель… Под утро ему приснился такой дурной сон, что, проснувшись, он вцепился обеими руками в волосы и, чтобы скорей очухаться, дважды стукнул себя кулаком по голове, да так крепко, что громко охнул. Снилось ему, будто венчался он с Пелагеей Даниловной у протоиерея отца Евдокима и, когда тот надевал ему венец, Матвей Никитич показал попу кукиш, потом будто выдернул ему клок волос из рыжей бороды и, мало того, плюнул в дымящееся кадило… А главное, когда целовал невесту, то у нее оказались такие длинные усищи, что у него запершило в горле…

– Кто там живой! Дайте квасу! – крикнул он. – Приснится же такая мерзость!

Облегченно вздохнув, почесывая волосатую грудь, он начал вспоминать события вчерашнего дня. После кутежа в трактире «Урал» бешено гонял рысака по городу, потом плясали в номерах Коробкова с девками… «Срам-то какой, помилуй бог; вот был бы жив родитель да узнал… Слышал там разговор, что Пелагеюшка наняла нового конторщика, ну и бог с ней, может, успокоится… Никак этому ходячему гробу-бухгалтеру дал сто рублей, дурак старый, но тот умен, черт, хотя и тощеват, такие бумаги пишет – молитвы!»

Дверь в спальню тихо отворилась. Вместо прислуги с квасом на пороге в запыленном дорожном макинтоше стоял Родион.

– Здравствуйте, папаша. Не ожидали, что так скоро вернусь?

– Я квасу жду… Здравствуй. – Предчувствуя что-то неладное, Матвей Никитич опустил босые ноги на ковер, поскреб еще сильные покатые плечи и, со свистом откашлявшись, приглушенно спросил:

– Почему скоро?

– Утешительного привез мало, – хмуро ответил Родион, с беспокойством посматривая на всклокоченного отца. – Не вышло наше дело, папаша…