Синий лабиринт

– Похоже, что так.

– С какой целью?

– Это остается тайной. Я был у врача. Состояние у меня идеальное, если не считать нескольких синяков, полученных во время схватки. Не обнаружено следов какого-либо яда либо другого отрицательного воздействия на организм. Проколов на коже тоже не найдено, так что, пока я был без сознания, никаких инъекций мне не делали.

– Тот, кто на тебя напал, вероятно, был в сговоре с людьми, пустившими газ. Мне кажется странным, что они усыпили и своего.

– Да вообще вся эта цепь событий очень странная. Я думаю, этого человека тоже провели. Пока он не заговорит, его мотивы останутся неясными. Но кое-что понятно уже теперь. И это заставляет меня испытывать стыд. – Он замолчал.

– Что ты имеешь в виду?

– Все это: камешек бирюзы, шахта «Золотой паук», «Солтон-Фонтенбло», плохо стертые следы покрышек, даже сама карта шахты и, вероятно, старик, с которым я говорил, – все было приманкой. Все было тщательно организовано, чтобы заманить меня в ту конкретную комнату для работы с животными, где можно применить газ. Это помещение много лет назад было построено именно для того, чтобы давать наркоз опасным животным.

– Почему же тебе должно быть стыдно?

– Я думал, что опережаю их на один шаг, а на самом деле все это время они были на несколько шагов впереди.

– Ты говоришь «они». Думаешь, Альбан тоже каким-то образом участвовал?

Пендергаст ответил не сразу.

– «За это ты должен благодарить Альбана», – тихо проговорил он. – Довольно недвусмысленное заявление, тебе не кажется?

– Да, пожалуй.

– Эта сложная схема с «Солтон-Фонтенбло», продуманная до мелочей, чтобы исключить малейшую возможность неудачи, имеет все хитроумные признаки комбинации, которую с удовольствием провернул бы сам Альбан. Но в то же время именно его убийство запустило механизм в действие.

– Странный способ самоубийства? – спросила Констанс.

– Сомневаюсь. Самоубийство вовсе не в стиле Альбана.

На линии воцарилось молчание, наконец Констанс снова заговорила:

– Ты сказал д’Агосте?

– Я никому ничего не говорил. А в особенности лейтенанту д’Агосте. Он и без того столько знает об Альбане, что это может повредить его здоровью. Что же касается нью-йоркской полиции в целом, то я не думаю, что они могут помочь мне в этом деле. Боюсь, они будут топтаться на месте и только уничтожат все следы. Я сегодня вернусь в тюрьму в Индио, попробую вытянуть что-нибудь из этого типа. – Пауза. – Констанс, я ужасно раздосадован тем, что вообще попался в эту ловушку.

– Он был твоим сыном. Ты не мог мыслить ясно.

– Это меня не утешает и не оправдывает.

На этом Пендергаст закончил разговор, сунул телефон в карман пиджака и остался недвижим – нечеткая задумчивая фигура в полутемной комнате.

23

Терри Бономо был крутым экспертом нью-йоркской полиции по программе «Айденти-КАД», используемой для составления портретов преступников. Еще он был большим знатоком итальянских традиций в штате Джерси и, следовательно, одним из самых дорогих д’Агосте людей в полиции. Д’Агоста чувствовал, как улучшается у него настроение, пока он просто сидел в криминалистическом отделе среди компьютеров, мониторов, графиков и лабораторного оборудования. Он чувствовал облегчение, выбравшись из заплесневелой, мрачной атмосферы музея. И потом, настроение улучшалось оттого, что он наконец-то делал что-то. Нет, он, конечно, все время что-то делал, пытаясь идентифицировать заезжего «профессора», пока его бригада криминалистов искала на костях и лотке отпечатки пальцев, волоски, волокна, чтобы можно было получить ДНК. Но создание фоторобота липового доктора Уолдрона – это было что-то новое. Важный шаг вперед. И никто лучше Терри Бономо не смог бы это сделать.

Д’Агоста наклонился над плечом Бономо, наблюдая, как он работает со сложной программой. По другую сторону стола сидел Сандовал, лаборант остеологического отдела. Работу эту можно было проделать в музее, но д’Агоста всегда предпочитал для составления фотороботов приводить свидетелей в полицейское управление. Приход в управление действовал подавляюще, помогал свидетелю сосредоточиться. И Сандовал, который казался бледнее обычного, явно собрался.

– Привет, Винни, – громогласно проговорил Бономо со своим нью-джерсийским акцентом. – Помнишь, я как-то составлял портрет подозреваемого в убийстве, используя показания самого убийцы?

– Да, легендарный случай, – со смешком сказал д’Агоста.

– Иисус Г. Кристофер. Этот парень считал себя большим умником, изображая свидетеля убийства, а не убийцу. Он хотел сбить нас со следа этим липовым фотороботом. Но я сразу же начал подозревать туфту. – Разговаривая, Бономо не прекращал работать, стучал по клавишам, водил мышкой. – У многих свидетелей плохая память. Но этот клоун давал нам портрет, абсолютно противоположный тому, как выглядел он сам. У него был большой нос, поэтому он сказал, что у убийцы нос маленький. Губы? Тонкие. Значит, у преступника губы должны быть толстые. Подбородок? Узкий. Значит, у преступника – широкий. Парень был лысый, и вот так у преступника появились длинные густые волосы.