Синий дым

– Это наш космический аквариум. Или виварий, если хотите. Здесь представлены почти все известные формы инопланетной жизни. Большинство видов предпочитает темноту – на свету они превращаются мгновенно в спороидальный мутант. Поэтому-то в свое время так долго не могли открыть жизнь на Луне или, скажем, Венере и Меркурии. А вот этот световой концерт исполняют хрустальные пьявки. У них сейчас брачные игры… Только не смотрите на них долго: их свечение обладает тяжелым гипнотическим действием.

Лестница под ногами мягко качнулась, и немного отставший Роберт прижался к перилам. Во мраке за стеклом что-то тяжко ухнуло, и огромная глыба, шевеля серебристыми щупальцами, похожими на елочный дождь, поплыла к лестнице.

Желтый глаз – или фонарь? – высветил влажную поверхность полуметрового стекла, сфокусировался на Роберте, прикрывшем глаза ладонью.

Солсбери взял Роберта за руку, увлек за собой, а луч следовал за ними все ниже и ниже и погас тогда, когда свод бетонного перекрытия отделил их от вивария.

– Здесь это нестрашно, хотя и действует на нервы. Но у себя дома, на Венере, эта зверюга немало попортила нам крови. В буквальном смысле. Потому что она реагирует на человеческую кровь – вернее, не на кровь, а на железо, которое содержится в крови. Причем кровь она «чувствует» на расстоянии до полутораста километров.

Солсбери рассеянно потянулся к глазам, словно собираясь поправить очки, и улыбнулся виновато:

– Привычка… Так вот, магнитная черепаха, как не очень точно окрестил ее Фрэнк, – первый человек, оставшийся в живых после встречи с этим чудищем, – великолепный пример нашей человеческой близорукости. Мы прозондировали почву Венеры с помощью автоматических станций так тщательно, что, казалось, никаких органических следов в пылающей атмосфере Венеры не было обнаружено. Да и быть их не могло. Но первый же корабль с людьми на борту пропал без вести. Его останки нашли через десять лет. Он остался таким, каким был при приземлении. С учетом венерианских ураганов, конечно. Только в нем не осталось ни одной молекулы железа – ни в корпусе корабля, ни в высохших мумиях космонавтов. Тогда на это не обратили внимания…

Они шли по ярко освещенному тоннелю, на потолке которого висели тяжелые капли. Время от времени капли срывались на мокрый пол, и тогда в воздухе повисал нежный серебристый звук, словно лопнула гитарная струна. Солсбери говорил негромко, но голос его грохотал по всему тоннелю.

– Мы ничего не могли понять. Одни венерианские станции погибали в первые же часы своего существования, другие не испытывали никаких неудобств и жили преспокойно. Старый Фрэнк нашел разгадку – он заметил магнитную черепаху раньше, чем она на него напала. И употребил единственное свое оружие – магнитоскоп, и черепаха, которая даже лазерный луч принимала как легкую щекотку, сдохла. И Фрэнк стал миллионером, потому что ее восьмидесятитонный панцирь из химически чистого железа, которое, как известно, во много раз дороже золота, стал его трофеем…

– Фрэнк лопнул, – бесстрастно сообщил Дуайт. – Сегодня утром передавали его «гражданскую панихиду».

– И вовремя. – Солсбери стоял перед овальной дверью, которая напоминала люк старого космического корабля. – Вовремя, потому что вот эта черепаха в моем виварии, кажется, последний экземпляр венерианской фауны. Всех их перебили магнитными ружьями системы Фрэнка. Очень плохо, когда космонавт становится бизнесменом.

Дверь отворилась, и они очутились в маленькой квадратной комнатке, все четыре стены которой оказались матовыми экранами телеприемников.

Солсбери натянул на руки черные перчатки манипулятора. Роберт ожидал увидеть что-то вроде полярного сияния.

Еще в детстве с отцом он летал на Северный полюс, и бесшумные волны небесного свечения с тех пор автоматически ассоциировались у него со всем необыкновенным и сказочным. Дуайт мыслил реалистичнее, но и он не удержался от легкого смешка разочарования – на дне во много раз увеличенной пробирки лежали две крохотные крупицы света, две маленькие синие призмы.

– Почему же Синий Дым?

– А вот посмотрите…

Солсбери сделал незаметное движение рукой, и стрелка на шкале «Интенсивность облучения» сделала резкий рывок от нуля к ста тысячам рентген.

Острые углы призм затуманились, сделались зыбкими, задрожали и растаяли. Пробирка словно выросла на экране. В ней клубился синий туман, касающийся стеклянных стенок поразительно живыми, осмысленными движениями слепого, ищущего дорогу.

– Облучение возбуждает вещество, делает его активным. Молекулярные цепочки, организованные по белковой схеме, разрываются и… Препарат сейчас готов к действию.

– Солсбери, а это не опасно? – Роберт смотрел на синие клубы с недоверием и затаенной надеждой.

– Что именно?

– Ну, вся эта регенерация… Что ты чувствовал, когда у тебя отрастала рука, например? Это больно?