Синий дым

– Так чего ты хочешь?

– Многого. Например, узнать, что за пилюлю припас нам Солсбери.

– Послушай, Айк, брось ты всю эту галиматью. Пошли кого-нибудь к Солсбери, пусть заставят его расколоться. А нам надо заняться нашими «птенчиками». Пора их высиживать, черт подери, пока Совет еще не сел нам на голову. Давай работать.

– Ну, хорошо. Через полчаса я освобожусь.

Дуайт опустил матовый звуконепроницаемый занавес, и огромный кабинет превратился в две комнаты.

В туманной мгле экранов, словно чертики из коробки, появлялись и исчезали люди. Появляясь, их лица мгновенно приобретали угодливое выражение, исчезая – озабоченное.

Блейк возник не на экране, а в проеме двери – видеофон для такого разговора не годился. Он не снял шляпы и не погасил сигару, хотя знал, что босс не выносит дыма. Он не сел, а остался стоять, прислонясь к стене. Он не проронил ни слова, только слушал, и только к концу пятнадцатиминутного монолога Роберта он открыл рот.

– Идет, босс! Это по мне. «Коршуны Космоса» – настоящая работа. У меня есть парни. Дело будет, о’кей! Только…

– Конечно, Блейк, – ухмыльнулся Роберт, доставая чековую книжку из кармана пиджака, бесформенно обвисшего на спинке кресла.

А Нью-Йорк тем временем смотрел очередную серию супербоевика…

Звездолетчик Одисс Эй, взяв на буксир огромный астероид из чистого золота, уже повернул к Земле, и, когда гравитационная буря сорвала его корабль с курса и занесла в чужую галактику, где живые, кровожадные и фантастически безобразные звезды пожирали целые планеты вместе с утонченными цивилизациями, Одисс Эй убил звезду, напавшую на голубую планету, которой правила прекрасная Ама Зонка. И уже была душная ночь в фиолетовых джунглях, под мистическим светом четырех лун, и восемь теней танцевало вокруг двух тел, и близко-близко – во весь четырехметровый объем гелестены – подрагивали инфракрасные губы красавицы Ама Зонки…

В это время Дуайт Смит, совладелец фирмы «Смит и Смит», дочитывал последние страницы личного дела Эдварда Стоуна, бывшего командора класса «А», бывшего первого пилота легендарного «Икара», бывшего…

Бывшего… Дуайт вытащил из футляра фотографию: обезумевшая, ревущая толпа у Белого дома, алая дорожка ковра, ведущая к входу, а на пороге, у белоснежного мрамора колонн, внушительная, по-спортивному подобранная фигура президента, пожимающего руку невысокому растерянному человеку в парадной куртке звездолетчика.

А вот недавняя фотография – усталое помертвевшее лицо, короткие, ежиком, пепельно-серые волосы, под глазами тяжелые фиолетовые мешки. И как-то странно видеть над золотом орденских нашивок черные ромбы класса «Д».

Вот он каков, Тэдди Заморыш!..

Дуайт вызвал секретаршу:

– Эйлин, как там Солсбери?

– Видеофон Солсбери по-прежнему не отвечает.

– Что говорит Рэчел?

– Рэчел просит забрать его из лаборатории, босс. Доктор Солсбери обо всем догадался и при всех называет его шпиком.

– Я не о том. Что он говорит о Солсбери?

– Солсбери никто не видел уже целый месяц. Он не выходит из зоны «Т», разговаривает только по видеофону, но без изображения.

– Почему Рэчел не доложил?

– Но ведь Солсбери часто так делает. Когда доктор работал над препаратом Б-5, он не выходил три месяца, босс. Болван ваш Рэчел. Тогда мы знали, в чем дело.

– Но, босс…

– Все, Эйлин.

Телебашни извергали на Нью-Йорк новую киносерию… Элегантный Одисс Эй уже парил в состоянии невесомости в объятиях прекрасной инопланетянки Циклопы, а вокруг стояла душная ночь Большого Космоса, и мистический свет четырех солнц и четырех лун со всех сторон заливал два тела в скафандрах, и ультрафиолетовые губы одноглазой красавицы Циклопы прожигали насквозь защитное стекло гермошлема… Миллионы телестен в каменном муравейнике города, казалось, плавились от накала страстей, когда Дуайт Смит поднял занавес:

– Вызывай реалет, Робби. Мы летим к Солсбери.

– Ты что-нибудь узнал?

– Нет. Но очень хочу узнать.

3. Удар с правой

Над Нью-Йорком давно уже не было неба. Его заменяла гигантская полусфера, надежно укрывшая пятьдесят миллионов жителей. В городе не было ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета – только ровное бледно-голубое свечение флюоресцирующего пластика над головой и едва уловимое движение озонированного воздуха, гонимого компрессорами. Семидесятиэтажные сталактиты небоскребов прочно срослись вершинами, и не стало уже подземных, наземных и воздушных магистралей. Не стало домов и улиц, исчезли ненужные окна в стенах, да и сами стены превратились в перекрытия и опоры – все слилось в один удивительный организм, в один гигантский дом.

Этот железобетонный Эверест в пластиковом футляре, каменная губка, в бесчисленные поры и ячейки которой пряталась робкая человеческая жизнь, этот новый город возник так же, как возникают горы и губки: бездумно, вопреки бессильным протестам архитекторов, вопреки здравому смыслу.