Мы ехали тихо, без тряски, словно парили над ровным асфальтом. Сидя на заднем сиденье, я смотрела в окно, отвернувшись от пушистого затылка Науэля, сидящего впереди. К белизне неба добавился розовый – тусклый грязноватый оттенок. Я не понимала, почему у меня глаза на мокром месте. Когда-то встречи с Науэлем делали меня счастливой… почему теперь нет? Произошедшее сегодня я не могла ни разжевать, ни проглотить. Оно жестким комом застряло у меня в горле. Белые изящные дома сменились серыми коробками без изысков. Дорога сузилась, показались облупленные заборы. Какое преображение. Я невесело усмехнулась.
– Остановите здесь, – обратилась я к таксисту.
Выбравшись из машины, я оглянулась на Науэля с отчаянной надеждой, что он попытается уговорить меня остаться. Но он только флегматично посмотрел на меня, опустив стекло. Мы как будто бы уже расстались, и здесь присутствовал не он, а лишь воспоминание о нем.
– Мне нужно пройтись, – объяснила я и нервно скрестила руки на груди.
– Понятно, – взгляд Науэля проваливался сквозь меня. – Пока.
– Пока, – ответила я, чувствуя, как в груди раскрывается рана, но такси уже отъехало.
Я постояла немного. Мысли уносились прочь от меня, оставляя голову совершенно пустой. Было влажно и холодно. Дрожа, я медленно побрела к дому. Несмотря на раннее время, уже просыпались люди, хлопали двери, доносились обрывки фраз. Я никого не видела – все закрыла бело-серая пелена.
Дверь оказалась распахнутой настежь. Обычно к моему прихожу Янвеке уже уходил на работу, и я избегала угнетающей встречи с ним. Мне стоило подумать об этом. Я вошла крадучись, словно пробираясь в чужой дом (хотя он чужой и есть). Свет в прихожей не горел. Я не стала включать его. Не потому, что боялась привлечь к себе внимание, нет. Просто хотела отсрочить этот момент хотя бы еще на секунду. Ругнулась, шумно споткнувшись обо что-то. Все, поймана…
Растворилась дверь ванной, и Янвеке высунул в коридор большую безобразную голову. Недавно его неудачно подстригли, и седеющие волосы топорщились, жесткие, как проволока. Окинув меня тяжелым, пустым взглядом, Янвеке втянул голову обратно.
Я прошла в кухню, налила себе стакан воды, выпила его мелкими глотками. Главное, успокоиться. Не позволять ему тратить мои нервы.
Янвеке забрел как будто бы случайно, остановился, застегивая оранжево-коричневую рубашку. Оранжевый… его любимый цвет, к которому Науэль относился с презрением, заявляя, что оранжевая одежда уместна только для дорожных рабочих. В утреннем свете Янвеке выглядел еще отвратнее, чем обычно. В юности у него было много прыщей и привычка ковырять их, что оставило шрамы. Пузо тяжело нависало на ремень. До меня доходил кисло-горький, сигаретный запах Янвеке, вызывающий рвотные позывы, и я осознала, что мое отвращение нарастает с годами.
– Что-то ты рано сегодня, – притворно равнодушно протянул Янвеке, явно удивленный моим появлением.
– У меня разболелась голова, – блекло отозвалась я и, заметив, как стискиваю стакан, поставила его на стол. Со дна поднимались красные буквы: «С», «К»… СКАНДАЛ. Мне хотелось убежать, запереться в ванной и там дождаться, когда Янвеке уберется к себе на работу, но я понимала, что в любом случае не смогу прятаться долго, и его гнев, усиленный ожиданием, настигнет меня уже сегодня вечером. Так пусть лучше сейчас. Вскрыть этот нарыв и расслабиться.
Янвеке молчал, обдумывая, как бы приложить меня получше. Мне казалось, я действительно слышу звон моих нервов. Когда он наконец сорвался, я встретила его атаку почти с облегчением.
– Пизду не порвала – всю ночь трахаться? – спросил Янвеке с надрывно-истерическими интонациями, которые делали его похожим на огромную страшную бабу. Просто удивительно, как высоко мог порой звучать его глухой, хриплый голос.
– Я с ним не трахаюсь, – возразила я, демонстрируя полное самообладание. – И ты это знаешь.
– Да, конечно, – выдавил Янвеке. – Ведь он же пидор. На что он способен.
– Да, конечно, на что, – ухмыльнулась я. – Если только посмотреть на тебя так, что ты чуть не обделался.
Не надо было. Плеснула масло в огонь. Янвеке был на границе припадка, а теперь перемахнул ее в один миг. Пока он предавался праведному гневу, я вспоминала тот эпизод и старалась удержаться от ухмылки.