Синие фонари (сборник)

Вдруг послышались тяжелые шаги, и раздался голос продавца, на все лады расхваливающего товар:

— Вы только взгляните на нее! Неправда ли, до чего она красиво выглядит в своей золоченой клетке! Это райская птичка!

Мы оба вздрогнули — я и птица. Я отошел в сторону, а она снова уселась на жердочку, пытливо поглядывая на меня глазами-бусинками.

К нам приближался огромный безобразно-толстый человек. Он подошел к клетке. Продавец увивался вокруг него, без умолку превознося достоинства чудесной птицы.

Я замер в ожидании.

Толстяк оказался хорошо известным в городе коммерсантом, разбогатевшим на военных поставках. Это была анекдотическая фигура, настоящий клад для остряков и фельетонистов.

Да, это был он — мятый тарбуш на голове, массивная золотая цепь на отвислом животе, сверкающие перстни, огромная красная роза в петлице.

Да, это был он. Излюбленный персонаж карикатуристов, прочно обосновавшийся в отделе юмора! Можно было подумать, что он пожаловал в этот чудо-магазин прямо со страниц журнала.

Глупо осклабившись, нувориш уставился на клетку. Потом стал бормотать что-то умильным тоном и тыкать между прутьями толстым пальцем.

— Мы припасли ее специально для вас! — не отставал от него продавец. Вы сегодня очень много у нас купили, но среди ваших покупок нет такой прелести!

Бедная пташка вздрагивала от страха на своей жердочке всякий раз, когда толстяк кидал на нее взгляд или тыкал в нее пальцем.

К горлу подкатил комок… Я опять принялся судорожно рыться в карманах в надежде найти нужную сумму и спасти птичку от нависшей над ней беды.

И тут мне почудилось, что это я — птица, что это я сижу в клетке, которую продавец хочет всучить покупателю…

— Сколько? — спросил толстяк.

— Всего пятьдесят пиастров! Совсем даром! — выпалил продавец.

Толстяк противно расхохотался, запрокинув голову:

— Пятьдесят меллимов ей красная цена. Тут и на зуб положить-то нечего!

Я облегченно вздохнул.

— Давай счет, — потребовал он.

Затем сунул руку в карман и извлек оттуда пачку мятых бумажных денег. Заслоняя деньги от посторонних глаз, он стал отсчитывать требуемую сумму, нещадно торгуясь и препираясь с продавцом из-за каждой цифры, указанной в счете.

Я не сводил глаз с его денег, чувствуя, как в голове сами собой зарождаются преступные мысли…

Расплатившись, толстяк поспешно сунул остальные деньги в туго набитый карман. И тут я увидел, что одна бумажка, скользнув мимо кармана, плавно опускается на пол. Быстро нагнувшись, я на лету подхватил ее с ловкостью опытного карманника.

Наконец толстяк в сопровождении нескольких продавцов, с трудом тащивших его покупки, вышел из магазина и уселся в свою машину.

Послышался гудок, и великолепный автомобиль тронулся, словно увозя его снова на страницы журналов, где в отделе юмора и было его настоящее место.

Я тут же направился к продавцу:

— Получите за птицу! — и, завладев клеткой, кинулся на улицу.

Я чуть не бежал, поминутно оглядываясь, словно опасаясь погони. Только отойдя от магазина на приличное расстояние, успокоился и пошел шагом. В радостном возбуждении смотрел я на повеселевшую птичку, которая оживленно перепархивала с жердочки на жердочку.

Но вот она вцепилась коготками в прутья клетки и высунула наружу клювик, как бы прося меня о чем-то.

Я осторожно отворил дверцу. Обнаружив, что путь к свободе открыт, птичка выпорхнула из клетки.

Задрав голову, я следил, как она летит, исчезая в необъятных просторах яркого солнечного неба, и мне казалось, что я и сам освободился от оков, вырвался из мрачной темницы на волю. Я почувствовал, что обрел наконец желанный душевный покой…