"Sinful world" (СИ)

В универе сегодня ненужные пары, а это значит, что можно спокойно пропустить их все. Схожу на квартиру, проведаю и успею вернуться до начала рабочего времени.

Нехотя поднимаюсь с кровати, натягиваю на себя постиранные джинсы, замечая, что ткань достаточно села, что налезает на ноги, словно вторая кожа. Стандартные процедуры: зубная щетка, бритва, чай с бутербродами и просмотр новостей. Не знаю, почему всё еще интересуюсь, что творится в мире, когда давно живу уже совсем в другом. Отличном от того, что показывают по телевизору. Ни хуже, ни лучше.

Ноги не хотят слушаться. Медленно поднимаюсь по ступенькам на четвертый этаж. Ощущение, будто к щиколоткам привязали гири. Пакет в руке заставляет крениться в бок под тяжестью: свежие фрукты, немного готового мяса и бутылка минеральной воды — на всякий случай.

Останавливаюсь у двери, считаю до десяти и тяну на себя ручку. Открыто.

Пожалуйста, лишь бы опасения не оправдались.

Я ведь даже не прочь бросить все: работу, квартиру и вернуться, чтобы снова помогать тебе, впахивать за двоих, подменять тебя на работе, но только чтобы видеть хоть каплю человечности во взгляде.

Неприятный запах стоит у самого коридора. Сколько недель, месяцев ты не выносил мусор? Хотя бы выходил из дома?

С кухни доносятся звуки включенного телевизора. Кажется, время замедляется до такой степени, что между ударами сердца проходит вечность. Захожу на кухню и застываю в дверном проходе.

Ничего не поменялось.

На что я надеялся?

Склонившись, спит, уткнувшись лицом прямо в стол. Рядом стоит законченная бутылка портвейна, в радиусе стола не намечается даже стакана: уже просто хлещет с горла.

— Отец! — окликаю его, но безрезультатно.

Подхожу ближе, водружая тяжелый пакет на стол. Даже не шелохнулся.

Пришлось приводить в сознание, будить, потряхивая за плечи.

Вытирает обильно стекающую по подбородку слюну и, часто хлопая глазами, смотрит на меня. Щурится, словно зрение с единицы резко упало до минус шести. А во взгляде ни капли… Нежности? Любви? Нет, о таком я уже даже не вспоминаю. Элементарного признания, даже его там нет.

— Ты? — хрипло спрашивает, хватаясь за бутылку, делает глоток, но в горло не упало и капли.

«Ты?» — эхом отдается в голове, когда вообще в последний раз он называл меня сыном или хотя бы по имени.

Шарю в пакете и достаю прохладную бутылку, откручиваю крышку, разнося по помещению желанное шипение, и протягиваю ему.

Воротит нос, криво косясь на меня.

— Я не принимаю подачек!

— Что ж, тогда просто оставлю ее, — специально туже закручиваю бутылку и возвращаю на место.

— Что ты притащил сюда? — с отвращением смотрит на пакет, словно перед ним лежит разделанный труп крысы.

Жаль, что это действительно не он…

— Принес тебе еды, когда ты в последний раз ел?

Смех.

Смех, противный смех заполнил всё помещение. Некрасивый, хриплый, противный смех.

Интересно, сейчас он потешается над проявленной мною жалостью или над своей жалкой жизнью?

— Какого черта ты вернулся? Что, выгнали с ночлежки, больше и там нет места для нахлебников? — раздражения в голосе уже не скрыть.

— Меня никто не выгонял. Я снимаю квартиру и живу вполне неплохо…

Зря.

Ой зря я это сказал. Лучше бы молчал, проглотив язык, и косил под немого.

Тяжелый взгляд поднимается, с явным злорадством оглядывая мое лицо. Мгновение. Успеваю только сделать машинальный шаг назад, прислоняясь спиной к стенке, перед тем, как стол со всем содержимым будет опрокинут на пол. Грохот. Звон разбившегося стекла.

— Так какого черта ты приполз сюда, щенок? — срывается на ор. Кажется, соседи снова станут свидетелями вспышки гнева.

— Вытаскивать тебя из дерьма, в котором ты сидишь. Я, как наивный ребенок, думал, что мое отсутствие хоть как-то тебя вразумит, что ты одумаешься, придешь в себя!

— Ты пересмотрел мультиков, малыш. Убирайся, пока я не разбил о твою голову что-нибудь тяжелое. Видеть твое счастливое лицо не могу! Катись в свою счастливую жизнь, а меня оставь в покое.

— Теперь я понимаю свою мать. Глупо надеяться, что в пустыне вырастет что-то другое, кроме кактуса!

Собираюсь развернуться, чтобы на этот раз навсегда пулей вылететь из квартиры, но не успеваю: кулак, сжатый до потрескавшейся кожи, прилетает мне прямо в лицо. На мгновение мир перед глазами темнеет. В голове раздается оглушительный звон.

— Я же говорил, не упоминай о ней при мне!

Пячусь назад, сплевывая кровь из разбитой губы, кажется, в рот хлещет уже даже из носа.

— Какой же ты всё-таки мудак.

И всё.

Срываюсь на бег. Без оглядки.

Всё равно, что всё лицо перемазано алым. Плевать, что подумают прохожие. Всё равно, кого это напугает.

Бежать без остановки. До щемящей боли где-то в боку. Бежать даже тогда, когда сил, кажется, совсем не осталось, а ноги волочат тело по инерции.

— Ненавижу, как же я тебя ненавижу!

Кричу больше от бессилия, понимая, что теперь я остался действительно один. Зачем я всегда утешал себя иллюзиями, что матери и отцу на меня не плевать?

Плевать. С самой высокой башни. Им обоим всё равно. Даже если меня собьет машина, никто из них не узнает…

А хоронить будут за счет государства.

Нет!