Синельников и ремонт

– Ну, что же ты молчишь? – спросила она с насмешкой и даже скрытым раздражением. – Генри, сукин сын, это ты или не ты?

Внутри меня что-то ударило как молотом. Это были космические бездны. Поначалу они стукнули где-то в солнечном сплетении, а потом поглубже, в том деликатном месте, где у человека попа переходит во всякое интимное хозяйство. Во мне возник вакуум, меня стало сжимать давлением, и на разный там самоконтроль пришлось плюнуть – меня несли неведомые силы. Я содрал перчатки, подошел вплотную, обнял ее и поцеловал.

Она была тонкая, горячая и очень живая. Сквозь вязку свитера я ощутил жар ее плоти и окончательно обалдел. Она осторожно освободилась и недовольно проворчала:

– Ну вот, добился-таки своего… Генри, что за чертовщина, ответь наконец, это ты?

Я нехотя отпустил ее, все еще держа за руку, потом с сожалением отпустил и руку с восхитительными пальцами, отступил и поклонился:

– Сударыня, позвольте представиться – Уолтер Брэдли, управляющий Домом на время ремонта. Могу ли я узнать ваше имя?

Ее карие глазищи распахнулись в пол-лица, она прижала ко рту ладонь, отвернулась и некоторое время смотрела на столб, возле которого стояла. Потом засмеялась, но сразу после этого сдвинула брови.

– Меллина Уорик, хозяйка этих земель и главная колдунья графства. Сэр Уолтер, что означает ваше поведение? Вы со всеми женщинами так здороваетесь?

– Леди Меллина, прошу прощения. Во всем виновата единственно ваша красота. Разве не все мужчины теряют рассудок при вашем появлении? Я просто честнее других. Во всяком случае, я готов выражать вам свое восхищение круглые сутки.

Она с сомнением покачала головой, повернулась и, пройдя через ворота, направилась к дому. Через мгновение я догадался, что ее спина есть приглашение, и, прихватив повод, вместе с Лансом двинулся следом.

Дом вполне походил на жилище колдуньи – на длинных полках – множество разных банок с какими-то приправами, у очага – выставка котлов всех размеров, под потолком на веревках сушатся пучки трав. Меллина выложила мне на стол сыра, хлеба и налила стакан местного вина, а сама уселась напротив на высокую табуретку (я на секунду почувствовал себя в баре), закрутила вокруг себя каминный дым еще с какой-то зыбкой синевой и принялась меня рассматривать из-за этой завесы.

Есть я, естественно, не мог, потому что мой рот, как у Левина, не знал, что делать с сыром, но пару глотков из стакана сделал. Надо было что-то сказать.

– Меллина, простите, что называю вас просто по имени… У нас там в Доме ремонт, сгорели две резные панели в верхней гостиной… Я ищу резчика, говорят, он живет где-то здесь неподалеку…

А в это время образовавшийся космический вакуум у меня внутри говорил совсем другое: дайте мне Меллину, или сейчас наступит коллапс, схлопывание и вообще всему крышка. Я уперся обеими ладонями в стол:

– Меллина, если я тебя сейчас еще раз не поцелую, я умру. Делай потом что хочешь, режь меня на части, забирай душу, но иди сюда немедленно. Или я поверю в любовь с первого взгляда.

Она вышла из-за своего дыма, приблизилась и хмуро на меня посмотрела.

– Садись ко мне на колени, – велел я.

Меллина исполнила и это, обняла меня за шею и с мрачной озабоченностью произнесла:

– Я ничего не понимаю, что происходит.

Следующий неопределимый отрезок времени мы безудержно целовались. Потом она вдруг спрыгнула на пол, отбежала к противоположному краю стола и оттуда объявила:

– Имей ввиду, мой дедушка – герцог, а я – почтенная вдова! И нечего строить мне рожи! – после чего засмеялась, и мы вернулись в прежнюю позицию.

Удивительное дело! Все наше знакомство продолжалось двадцать минут, а у меня было полное впечатление, что я не просто знаю эту Меллину давным-давно, а чуть ли не с детства, будто в детском саду сидели на соседних горшках – и мог бы поклясться, что она испытывает то же чувство.

– Мы сошли с ума, – сказала Меллина, уткнувшись носом мне в шею. – Ты искал резчика? Дальше по дороге, у старой мельницы, через брод, увидишь. Поезжай, скоро вечер. Поезжай, я должна придти в себя.

Она встала и добавила:

– И возвращайся.

Бедный Ланселот! Он бродил по двору как потерянный, с нераспущенной подпругой, волоча поводья. Делать нечего, уж так в жизни заведено – всегда страдает невинный. Через полчаса мы разбрызгивали воду на каменистом перекате, и еще минут десять спустя подъехали к огромному сараю с веселой расписной башенкой. Я толкнул дверь и вошел.

Точно, мастерская. И не какого-то там деревенского столяра, а мастерская скульптора – кругом статуи, амурчики с канделябрами и даже буфет, сильно напоминающий наш входной портал, только весь в точеных фигурах. В дальнем углу намек на механизацию – неспешно крутится вал с болтающимся широким ремнем – не зря, видно, все это сооружалось возле мельничной запруды.

Тут я почувствовал, что не один среди этих резных диковин, и обернулся. Здоровенный дядька лет пятидесяти, лысый, с красной физиономией, с маленькими глазками, в длинном фартуке. На вид он был совершенно квадратный, руки такие толстые, что висели, не касаясь туловища, и вообще он здорово походил на медведя.