Синее окно

Несколько мгновений она жадно вглядывалась, ожидая, что вот-вот все исчезнет. Но окно, спокойно, как ни в чем не бывало светилось, как будто никогда оно и не было темным. Снизу было видно, как к стеклу изнутри придвинулась какая-то тень, помедлила немного и исчезла...

Таня ахнула и опрометью бросилась через две ступеньки по лестнице вверх, ворвалась в комнату и кинулась к окну. Все было на своем месте: окно, цветок, занавеска, угол «циновки» и он, он сам, неторопливо и равномерно шагал из угла в угол, нагнув голову, сутулясь и раскачиваясь на ходу...

Прошло довольно много времени, прежде чем Таня заметила, что от долгого стояния у нее затекли ноги. Тогда она, не отрывая глаз от окна, на ощупь протянула руку назад, пододвинула к себе стул и села на краешек боком, опершись на подоконник, и расстегнула пальто.

В этот самый момент человек в окне ушел в глубь комнаты и не появлялся что-то долго — и потом свет в окне погас.

«Вдруг он ушел совсем?.. Не вернется никогда? Еще сейчас не поздно, еще есть у меня две-три минуты, а я вот сижу... я теряю его... я его навсегда теряю вот сейчас, сию минуту. Он спускается с лестницы...»

Буря решимости охватила ее. Она вскочила и бросилась бегом вниз, пробежала под воротами... Что она ему скажет? Поздно думать, только бы успеть... Да, но что все-таки сказать?.. Что сказать?.. Что сказать?.. Неважно, только скорее, скорее!..

Подъезд она знала, это было почти напротив. Она перебежала дорогу, поблизости на тротуаре не было никого... Неужели поздно? И почти налетела на человека, выходившего из подъезда. Он остановился и посмотрел на нее. Таня стояла против него, с шапкой в руке, задыхаясь от бега и волнения. Ее решимости хватило как раз до этого места.

Человек, вышедший из подъезда, хотел было идти дальше, но вдруг замялся на месте, неожиданно для самого себя обернулся и еще раз посмотрел Тане в лицо и уже не мог больше оторвать от нее глаз.

Не часто приходилось видеть такие глаза. Как будто человек думал, что он уже пропал и вдруг неожиданно спасся.

Они стояли друг против друга и смотрели. Она — совершенно обессиленная своим порывом. Он — просто потому, что ему вдруг ужасно не захотелось отсюда уходить, и никак не мог придумать, что сказать...

И в этот вечер многие московские шоферы имели случай наблюдать двух людей, которые безмятежно переходили улицы, не оглядываясь на плачущий скрежет тормозов; задумчиво сворачивали на тихие, извилистые тропинки малолюдных переулков, мельком ловили на ходу свое изображение, точно на глади озер, в зеркальных витринах булочных и, улыбаясь друг другу, тихо разговаривая, брели дальше...

И вот наступил однажды день, когда они вместе вошли в ее комнату. Это было в первый раз и должно было быть в последний, потому что в углу уже стояли наспех собранные к переезду Танины вещи.

Леня, сразу застеснявшись в ее комнате, принялся преувеличенно деловито разбирать и прикидывать на вес чемоданы.

— А ты что там делаешь? — спросил он немного погодя.

— Я прощаюсь.

— Со стенками?

— Да, и с окнами. Ты ведь еще ничего не знаешь. Когда-нибудь я тебе все расскажу. — Заворачивая пакет, она подошла в последний раз к своему окну, с которого уже была снята занавеска, и вдруг, разом задохнувшись, схватилась рукой за раму: на той стороне улицы, в дымных фиолетовых сумерках, светилось синим светом знакомое угловое окно, и за туманной легкой занавеской, ссутулив широкие плечи и знакомо раскачиваясь, медленно подходил к нему человек. Он подошел и в раздумье задержался на мгновение, притронулся рукой к странному цветку на подоконнике, и, отвернувшись, пошел от окна, заложив руки за спину, и исчез в глубине комнаты. И вот снова стал приближаться к окну той размеренной, неторопливой походкой.

Окно светилось среди густеющих зимних сумерек, и дым, теснясь, клубился из труб, и угол дома уходил обрывом вниз, в пропасть, полную морозного воздуха, и человек в синем окне ходил из угла в угол. Все было знакомо, как во сне, приснившемся во второй раз, а в углу возился Леня, собираясь вытаскивать чемоданы.

Обернувшись, он увидел, что она безутешно плачет, прижимаясь лбом к стеклу.

— Что с тобой? — спросил он растерянно. — Может быть, тебе не хочется уезжать?

Она, не оборачиваясь и все еще плача, отрицательно покачала головой.

Тогда он оставил в покое чемоданы и подошел к ней.

— Знаешь, я все время об этом думаю, — сказал он, — все случилось очень хорошо, но немного странно. Ты обещала мне сегодня рассказать, за что ты меня полюбила.

Она нехотя обернулась и подняла на него жалкие, заплаканные глаза. На минуту она увидела его необыкновенно ясно.

Он испуганно глядел на нее, расстроенный, сбитый с толку. Лицо скорее славное, чем интересное, и скорее безобидное, чем красивое, но это не беда. Вот с ушами что-то неладно. Не то они торчат, не то просто... круглые какие-то.

— Ты не рада?.. Тебе не хочется уезжать отсюда? — спросил он упавшим голосом.

— Зачем ты спрашиваешь? Я не знаю... Я ничего не знаю...

Она старалась перестать и успокоиться, но все всхлипывала и всхлипывала, никак не могла остановиться.