Синдзи-кун и теория игр

— Это твои жабки в душевых за голой Акиро-сан подглядывали? Есть у нее там родинка? — спросила Джин, видя, как пауза становится неловкой и даже угрожающей, как Иошико начинаем мрачнеть и наливаться злобой. Она знала такие вот моменты — у ее отца часто так же расширялись глаза и начинали ходить желваки на скулах. И чтобы потом не утешать маму, сидя на кровати и вытирая салфетками слезы — надо было встрять и сказать что-то. Желательно что-нибудь нелепое. Смешное. Глупое. Неловкое. Тогда атмосфера вечера могла разрядится, и отец начинал смеяться и даже мог дать ей немного денег — «на шоколадку». Джин никогда не покупала себе шоколадку, она терпеть не могла сладости. Она откладывала деньги, чтобы однажды жить самой по себе и не слышать глухие всхлипывания мамы за перегородкой из тонкой рисовой бумаги. Сперва она хотела перевезти с собой и маму, но после того, как мама застала ее и отца за игрой в доктора и жутко избила ее кожаным ремнем — она решила, что будет жить одна. Но одной жить оказалось совсем не весело, хотя она могла есть что хотела (от чипсов портиться кожа!), пить что заблагорассудится (газировка вредная!) и смотреть любые фильмы (нельзя это смотреть, ты еще маленькая!). После того, как мама избила ее — она потащила ее к психологу, и психолог сказал, что этим нельзя заниматься просто так, что это — только взрослым и только после свадьбы и только с одним человеком. И что у нее моральная травма, но «пенетрации не было», поэтому мама не сможет заявить в полицию. На взгляд Джин никакой моральной травмы у нее не было, но слова о свадьбе она запомнила. Все остальное, поняла она — можно. А это — только после свадьбы. Почему психолог не сказал маме что нельзя бить Джин кожаным ремнем — осталось за пределами ее понимания, но вскоре мама и папа помирились и все стало как прежде. У них. А вот Джин мама проходу не давала, постоянно придиралась и норовила то пнуть потихоньку, то за волосы оттаскать. Тогда-то Джин и решила начать жить самостоятельно, благо у нее способность открылась. Решила — сделала. Но привычка, видя что разговор принимает неловкий или угрожающий оборот — встрять, отвлекая на себя внимание — осталась.

— Что? — хмурится Иошико, а Чепу сияет улыбкой от ушей до ушей и Джин вдруг понимает, что этот нескладный юноша может быть красивым… ну или хотя бы симпатичным.

— Классно я придумал, да? — говорит он: — я же ее из вощеной бумаги сложил, а чтобы лапки и суставы в подвижности не потеряли — места сгибов обработал гелем.

— Гелем?

— Смазкой. А саму жабку в убежище письмом прислал от муниципалитета — как счет за воду. Никто и никогда не читает счета за воду. Ну разве что старички и бабки какие-нибудь. А у Сумераги в команде дедушек и бабушек нет — они все там красотки с такими вот… — Чепу показывает руками с «какими именно» формами все девушки в команде Сумераги: — ну кроме самой Сумераги. Говорят она потому и злющая, потому всех убивает ходит, потому что плоская как доска! Ай!

— Прекрати гадости про мою тайчо рассказывать! — говорит Иошико и еще раз, угрожающе, поднимает ладонь над головой Чепу: — все у нее отлично. Везде. Для … ее положения.

— А я тоже слышала, что Сумераги-тайчо — плоскодонка. — задумчиво говорит Вереск и поворачивается к Иошико: — Йо-нээсан, это значит что у меня тоже есть шанс на гарем, когда я вырасту?

— Что?!

— Конечно есть! — утешает Вереск Джин, садясь на корточки, так, чтобы ее голова была на уровне головы ребенка и гладит ее по волосам: — размер твоего гарема не зависит от размера твоей груди. Меня, кстати, зовут Джин и я кохай Читосе-нээсан.

— И моя хорошая подруга. — кивает Иошико: — прошу любить и жаловать. Чепу, чтобы не смел клинья подбивать! Она еще…

— Меня зовут Джин и я совершеннолетняя. Я практически уверена в этом. — выпрямляется Джин и склоняется в формальном приветствии: — и я поклонница твоей искренней страсти к познанию мира. Я обожаю порнушку и тоже хочу узнать про родинку на груди у Акиры-сан. В прошлый раз в онсэне я почти разглядела но сестренка Читосе вытащила меня и заставила ехать с ней в ночной магазин.

— Ээээ…. — сказал Чепу, глядя на нее заметно округлившимися глазами.

— Здорово! — закричала Вереск и подпрыгнула в воздух: — у Чепу теперь тоже будет невеста! А что такое — порнушка?

— Это…

— Так! Прекратить мне ребенка тут портить! Вы двое и так уже испорчены! Джин, если ты совершеннолетняя, то Чепу — еще нет! Ему и четырнадцати нет!

— Через месяц будет! — возмущается покрасневший Чепу.

— Не собираюсь я никого портить. — возмущается Джин: — мне Читосе-нээсан сказала, чтобы я никого тут не портила.

— А жаль… — тихонечко вздыхает красный Чепу, но его все слышат, и он краснеет еще больше: — а давай я тебе бумажного скорпиона или там стрекозу сделаю?

— Давай! — соглашается Джин и Чепу склоняется над столом. Уверенными движениями он складывает белый лист бумаги и вот на плоскости обычного столового стола уже топчется белый бумажный скорпион.