Синдзи-кун и парадокс Абилина

— Ну не могла же я оставить тебя грустить совсем одну в этот день. — отвечает Адияна и ставит бутылку вина и два бокала на широкую поверхность мраморных перил: — в этот день, Юки, мы с тобой должны быть вместе.

— Хм. — Юки поворачивается к ней и улыбается. Ее улыбка наполнена теплотой и грустью. Как и всегда в этот день, думает Адияна, мне просто надо быть с ней рядом сегодня, напоминая о том, что она не одна, что мы все — благодарны ей за все, что она для нас сделала.

— Не стоило беспокоиться. — говорит госпожа Юки: — я просто … решила постоять немного на свежем воздухе. — она врет, и они обе знают это. В этот праздник она будет стоять на балконе до самого утра. Так было все эти годы и так будет сегодня. Адияна поднимает бутылку и понимает, что забыла штопор. Она оглядывается в поисках чего-либо, чем можно открыть бутылку дорогущего Рейнинского вина, но адъютант уже ушел и унес с собой свой кортик, разве что нож для разрезания бумаги…

— Дай сюда. — говорит Юки и культя ее левой руки окутывается морозным туманом, а потом на ее месте вырастает ледяная перчатка, которую до сих пор опасаются драконы Срединных равнин. Она подхватывает бутылку правой, а левая — рассекает воздух и ледяная перчатка сносит горлышко бутылки вместе с пробкой. Адияна охает и торопливо подставляет бокалы, стараясь не упустить ни капли драгоценной влаги.

— А ты, я смотрю, не утратила гусарской удали. — говорит она, наполнив бокалы: — открываешь бутылки так же лихо, как и во времена смуты. По-моему именно тогда гвардейцы тебя и испортили. — подначивает ее Адияна, предлагая бокал Юки. Юки ставит бутылку на перила, берет бокал и некоторое время изучает его.

— Это ж Рейнинское. — говорит она: — кучу денег стоит. Ты же ушла в отставку три месяца назад. У тебя такая хорошая пенсия?

— Я теперь в Сенате, в комитете по строительству дорог и мостов. — машет рукой Адияна: — а ты от жизни отстала. Теперь сенаторам, которые в комитетах работают на постоянной основе — зарплату платят. Рукис и Манша с ума бы сошли, как узнали. И потом — я не просто сенатор. Я — твоя любовница. Знаешь, что про нас в Нижнем городе говорят? — ухмыляется Адияна поднимая бокал. Легкая улыбка трогает уголки губ Юки, и они выпивают — не чокаясь. В этот день чокаться нельзя.

— Когда ты зашла. — говорит Юки, допив вино и поставив бокал на перила: — ты сказала, что…

— Я сказала, что до сих пор не могу в это поверить. — говорит Адияна и становится рядом с Юки, глядя вниз, на народные гуляния жителей столицы.

— Во что? — от Юки исходит умиротворяющая прохлада и Адияна закутывается в шаль, прижимаясь к ней.

— Во все. — отвечает она: — что я, простая девчонка с окраин Бартама и вдруг рядом с самой Снежной Королевой, Завоевательницей Севера, Новой Надеждой Человечества, Драконоубийцей и генералом объединённых сил Юга...

— В отставке... — поправляет её Юки: — я уже давно не генерал и ты это знаешь, Адияна.

— Для меня ты всегда мой генерал... — отвечает та и обнимает Юки сзади, прижимаясь губами к шее. Где-то в небе над ними вспыхивают фейерверки, озаряя небо разноцветными огнями.

— Расстарались чиновники на юбилейный год... Наверное боятся, что ты опять мэрию разнесешь... — фыркает Адияна: — как в Эдитрее, во время Второй Рунической.

— Это было давно, и скорее всего неправда. Я не разносила мэрию, а всего лишь казнила одного казнокрада и навела порядок в снабжении армии. — говорит Юки, зябко кутаясь в шаль и глядя вниз, туда, где веселились жители столицы в день Цветения Сакуры. Какая жалость что в этом мире нет такого растения.

— А помнишь этот адский переход через Челюсти Северного пика? — спрашивает Адияна, вспоминая вмороженные в снег трупы по бокам тропинки — чтобы указывали путь, времени и сил хоронить мертвецов не было ни у них, ни у врагов. Дыхание последних оставшихся лошадей, которые выбиваясь из сил просто падали брюхом на наледь и лишь косили безумными глазами существ, которые увидели свою смерть. Лошадей ей было жалко. Люди сами выбрали свою судьбу, а лошадей ей было жаль. Особенно последних. Её Буцефала, который до последнего нёс её поклажу и провиант для всего взвода. А потом у них кончилась еда и она сама, своей рукой умертвила благородное животное, ради миски с горячим супом. В тот день она не ела. Не смогла себя заставить.

— Конечно. — говорит Юки: — я помню.

— Я тогда была ещё соплюшкой из первого артиллерийского, у меня даже нашивок не было, а ты, ты уже была генералом. До сих пор помню, как хотела просто лечь и умереть там, рядом с тропинкой, когда ты проезжала вдоль строя. Ты надавала мне пощечин и сказала, что ты не давала мне приказа умирать. И что каждый солдат в твоей армии умирает только тогда, когда ты прикажешь и никак иначе... Помнишь?