Sindroma unicuma. Эпилог

— Не вздумай обвинять себя в ее смерти. Ты поступила храбро. Я бы посвятил тебя в рыцари, — хмыкнул весело Мэл и продолжил, помолчав: — Ох, Эва, Эва… До чего же скрытная… Иногда кажется, что ты знаешь обо мне всё, а я ничего не знаю о тебе. Об интернате упомянула в двух словах. О других ВУЗах — и того меньше. О тетушке вообще не рассказывала.

— Зачем? Это неинтересно.

— Наоборот! — воскликнул он с жаром. — К примеру, меня никогда не заботило, как живут на юге. Я считал, что там рай для мазохистов. Для меня цивилизация ограничивалась пределами столицы. Ну, и Моццо. А оказалось, ты проучилась на юге достаточно долго. Расскажи еще о жизни у тетушки.

«Тетушка»… Змея подколодная. Неустанно вдалбливала мне в голову мысль об ущербности и недоразвитости. В кого бы я превратилась, не вздумай ее сердце остановиться одним прекрасным вечером? Если день за днем человеку внушать, что он свинья, тот вскоре начнет хрюкать. А что говорить о ребенке?

Мы тронулись в путь, когда начало темнеть. Включили фары и поехали неторопливо. Теперь Мэл пустил меня впереди и по рации указывал, где нужно сворачивать. В алой зоне тоже наступил вечер: загорелись фонари и окна особняков, высветляя темнеющее небо. Если бы не нервный срыв, поездка на квадроциклах понравилась бы мне. Миновав охранника у ворот, мы покатили к гаражу.

— Дед вернулся, — заметил Мэл, показав на темный «Эклипс», и сердце заколотилось в волнении. Нужно срочно хлебнуть успокаивающих капелек.

Освещенные окна придали дому вид праздничной елки и еще больше взбаламутили спокойствие. При входе дворецкий церемонно сообщил:

— Пожалуйте к ужину через полчаса.

Мэл церемонно кивнул и взял меня за руку:

— Пойдем, провожу.

— Гош, мне страшно, — заныла я, когда мы добрались до нужной двери.

— Не бойся, дед не кусается. И вообще, привыкай. Не робей. Не забудь — ждем тебя через тридцать минут в малой столовой.

— А-а… нужно вечернее платье?

— Нет. Это обычный ужин, без гостей. Но умыться не мешало бы, — Мэл мазнул меня по кончику носа. Войдя в роль, он целомудренно поцеловал в щеку и удалился.

Кто здесь замарашка? — разглядывала я себя в зеркало. Вполне чистенькое личико. И прическа Вивы доживет до понедельника. Но на всякий случай примем душ и переоденемся. И плотно задвинем шторы, чтобы не замечать темноту за окном. Пусть вдоль дорожек зажглись фонари, лес-то никуда не делся.

Долой воспоминания о тетке! Буду настраиваться на позитив и при случае обязательно опробую ванну. Понежусь в теплой водичке среди пенных шапок. А то всё душ да душ. Надоело уже.

До малой столовой проводила горничная, которую я вызвала с помощью шнурка с кисточкой. При моем появлении мужчины повернулись, прервав разговор. Мэл подошел и предложил локоть.

— Так и думал, что дай тебе на сборы хоть полдня, ты все равно задержишься, — поддел с усмешечкой.

Я не успела надуться.

— Дама обязана задерживаться. Удивительно, что ты до сих пор не понял, — ответил наставительно самый старший Мелёшин и обратился ко мне: — Эва Карловна, без стеснения пользуйтесь гостеприимством этого дома. Надеюсь, у вас не возникнет желание сбежать отсюда. Прошу к столу.

— А где Кот? — забеспокоилась я, усаживаясь на стул, отодвинутый Мэлом.

— Где-где, — отозвался он с легким раздражением и показал на соседнее сиденье с противоположного краю стола. Усатый сидел, укрыв лапы хвостом, и сонно щурился в ярком электрическом свете.

— На редкость сознательное животное, — заметил дед Мэла. — Поймал крысу и принес в дом. И надо сказать, умело поймал. Придушил, оставив живой. Но решил выпустить на кухне. Поэтому ужин задержался.

— Фу, — поморщилась я, не зная, как себя вести: то ли возмутиться нахальным поведением Кота, то ли похвалить за охотничьи инстинкты.

— В этой истории меня удивило наличие грызуна. Вся территория обработана от распространителей заразы, — продолжил самый старший Мелёшин. — Пожалуй, нужно наградить вашего охотника за проявленную бдительность.

Так, исподволь ужин протек в разговорах о том, о сем. Начался с дифирамбов Коту и закончился рассказом Мэла о пилболе*. Внук не скрывал от деда и увлеченность цертамами*, хотя развлечение считалось уголовно наказуемым, и не из-за использования волн, а из-за нелегальных ставок, коими сопровождались состязания. Оборот каждой цертамы составлял десятки, если не сотни тысяч висоров.

Самый старший Мелёшин не упрекал, не порицал, не учил, как нужно жить и что делать. Между Мэлом и дедом установились особые доверительные отношения, свойственные близким друзьям. Константин Дмитриевич оказался прекрасным собеседником — эрудированным и с отменным чувством юмора. Я, в основном, помалкивала и ела. И не заметила, как съелся десерт — груши в шоколадной глазури. Очнулась, а тарелка пуста.

— Как вам наши угодья? — поинтересовался самый старший Мелёшин.

— Угодья хороши. Обширные, — пробормотала я и смутилась.

— Эва не успела всё осмотреть. Но завтра наверстает, — добавил за меня Мэл.