Синдром синей бороды

- `Повторить? Сюда?… А-а, как скажите, мне-то не трудно… Ольгу ко мне поселили. Девушка она уважительная была, аккуратная, шалостей там всяких, глупостей себе не позволяла, серьезная очень, положительная. Как она с этим активистом комсомольским связалась, ума не приложу. Да глянуть только — кто он, и кто она? Ну, высокий, да, симпатичный, представительный, серьезный, однако ж, скользкий как угорь, хитрющий что лисица. Сам себе на уме. Как он Оленьку-то? Быстро в оборот взял, а что опять же, удивляться? Та после интерната любому ласковому взгляду рада, чуть ей улыбнись да слово доброе скажи — засветится вся, в подруги сразу запишется. А зла от нее сроду не было. Сколько добротой ее пользовались, вспоминать страшно. Она хоть бы обиделась или обругала кого — ни Боже мой!… Ну, вот комсорг этот, Егор Греков, и воспользовался ее доверчивостью. Я вот `Американскую трагедию' читала, так там почти, что та же история. Правда Греков-то не убил, и то ладно. Но опять же разбери — может, и лучше было бы убить-то, чем мучить и ее, и дите. Сердца поди у него нет! Тьфу, на него! Вот, соблазнил он Ольгу-то и давай сладко петь да обещать — все мол у нас Олюшка будет, потерпи только. А та и верила глупая. Я-то ей сразу сказала — от Егорки твоего, что от ежа молока! Не поверила — ему только в рот заглядывала. Забеременела, а ему что? И не думал он жениться. Сказал, что ей как матери-одиночке быстрей квартирку дадут. Помог с этим, ничего не скажу, выбил квартиру. Только и после ни Ольгу, ни дочку не признал! На богачке какой-то женился, но Оля и тогда смолчала. Радовалась за него глупая. Пусть, говорит, счастлив будет. `Он умный ему подниматься выше надо, а я ему что дам'? — Ясно, его слова повторяла. Чуяла я, что Ольга надеется, что он их не забудет, помогать станет. Ага! Как же! Год его видно не было. Ольга одна с девчонкой крутилась. А одной-то каково? Тяжко ж дитя поднимать. Но не жаловалась и о Егорке своем всегда уважительно, только хорошее. Ох, душа голубиная… В общем, как думала я, так и обернулось. Придет прохиндей к Ольге, потешится, с дочерью повозится и уйдет. Не прибытку от него, ни помощи! А девчонка-то без отца растет, а трудностей сколько? Ох, мужики… А, да и Ольга хороша! Говорила я ей — толку не будет от Егора. Заведи себе кого-нибудь серьезного. Не послушала. Так всю жизнь и прожила в его любовницах. А ведь жена была, хоть и не расписанная. И дочка выросла, а кто отец так и не знала. Молчала Ольга, баснями кормила Ларку. Егор, видишь ли, не велел, повредить ему правда может. Тьфу, мужики!

Костя выключил диктофон, покосился на друга, и не понял по лицу, слышал ли тот хоть слово:

— Вопросы будут?

Вадим лениво протянул:

— Угу. Паспорт сделал?

Костя крякнул: вот только об этом сейчас и речь! Молча передал две одинаковые книжки, вытащив их из нагрудного кармана куртки:

— Все?

Греков кивнул. Подумал и спросил:

— Впрочем, нет, есть пара вопросов: кто кроме этой скрипучей старушки Розы мог знать о дочери Егора?

— Никто. Старушка старой закалки и тайны чужие хранить умеет.

— Как же вам рассказала?

— А мы на восстановление чести и справедливости давили. Как юридические лица. У пожилых корочки госорганов особое уважение вызывают.

Вадим фыркнул:

— А почему, скажи мне, я склоняюсь к мысли, что Шехова — младшая знает о том, что Лика, дочь Егора. И как Вероника о том же узнала? Не от нее ли?

— Это покойница, что ли?

— Угу. Дневник у меня ее, с посмертной записью. Аделаида отдала. Кстати, напряги ребят, пусть Вере памятник поставят с ее именем. Я на счет твоей конторы семьдесят тысяч перевел…

— Сдурел?!

— Помолчи. Это не подачка, не взятка, а мое желание. Я так хочу.

Уваров загрустил: похоже Грек решил больше не возвращаться в Питер, вот и рубит концы, отдавая дань каждому.

— Жаль. Похоже больше не увидимся?

— Почему? Будешь приезжать ко мне.

— Вот это точно — вряд ли. Ладно, не грузись — не уехал еще. Ребятам я скажу, завтра же могилку поправят, что надо поставят. Не о том ты говоришь, Грек, не о том думаешь. Хочешь знать мое мнение? Я твое желание забрать Лику из этого вертепа понимаю, и уехать на веке, забыть, чтоб и мыслью не пачкаться, тоже, но не правильно будет сбежать, промолчать. Ты уже знаешь, кто Лика, этого довольно, чтоб мучиться…

— Мучилась она, и больше не будет. Остальное суета и догмы. Хочешь, чтоб я из-за них покалечил Лику? Представь, что с ней будет, если я затею развод? Представь, что с ней будет, если я оставлю здесь, брошу? Ты меня с Егором случайно не спутал?

— А ты ведь все знал, Грек, — догадался Костя.

— Догадывался.

— А зачем спешил?

— Чтоб не опоздать.

— И никто не смог помешать, вмешаться, — кивнул с пониманием Уваров.

— Угу, чтоб вывести Лику из игры до того, как закончится партия. Что-нибудь еще узнал?

— Все. Что тебя интересует? Избиение младенца четырехгодичной давности? Помяли, кастетом по голове дали и выкинули…

— Знаю.

— А кто заказал?

— Тоже.

— Весело, — протянул Уваров. — Что делать думаешь?