Синдром отсутствующего ежика

Мы с Гришей оделись и еще минуты две посидели в прихожей, ожидая, что поднимется косой дядька, напугавший меня своим врожденным дефектом зрения до такой степени, что я даже подумала в какой-то момент, не мошенник ли он. Дядька не поднимался, и тогда я решила – надо самим спуститься вниз, что париться в одежде, да и быстрее будет. Поедем, разменяем деньги, рассчитаемся, я успокоюсь, и мы сразу пойдем с Гришей в магазин…

Мы вышли во двор, и я огляделась. Как я и видела с балкона, у подъезда никакого фургончика не было. Где же он мог припарковать машину? Скорей всего, с торца дома, там как раз есть широкая площадка, где можно развернуться…

Я взяла Гришу за ручку, он крепко сжал мою ладонь. Какое забытое и прекрасное ощущение! Наверно, одно из самых прекрасных чувств, которые я испытывала в своей жизни – когда маленькая Ийка несколько лет подряд ходила по улице, всегда держась за мою руку. И в этом детском жесте – доверчиво протянуть тебе маленькую теплую ладошку – есть все, что нужно, чтобы почувствовать себя счастливой независимо от количества денег в кошельке, количества дыр на собственной шубе и количества мужчин, жаждущих переспать с тобой сегодня ночью или среди дня.

Мы прошли вдоль нашего дома, вышли на площадку у торца, где уже припарковалось на ночь несколько машин, на всякий случай обогнули дом кругом. Ни фургона, ни какого-либо грузовика, на котором можно было бы увезти мое пианино, видно не было. Мы вернулись к подъезду, и тут я увидела вдали грузовик. Совсем с другой стороны. Почему-то он не подъехал к подъезду. Так вот в чем дело! Я увидела, как мигнули мне фары. Я была уверена, что водитель мигает именно мне. А кому же? Больше никого на улице не было, даже ни одного хозяина с собакой.

Я помахала в ответ рукой. Вот и хорошо. А то ведь бог знает что подумала! Мы поспешили навстречу грузовику, а он, легко вырулив из неширокого пространства перед магазином запчастей, выехал на улицу и достаточно бодро удалился в сторону области. Я по инерции прошла еще несколько шагов и остановилась. Так. Ну, кажется, все понятно. Номеров я издалека не видела, что за фургон – точно сказать не могу, темно. А главное – кто сказал, что именно на этом фургоне увезли мое пианино?

На всякий случай мы еще раз с Гришей обошли наш дом, надеясь встретить если уж не машину с пианино и дядьками, то какого-нибудь собачника, который заметил, как тащили наше пианино. Издалека я увидела соседа из соседнего подъезда, с огромным Лабрадором, и поспешила к нему. Как зовут соседа, я не знала, но видела много раз именно с этой собакой. Наверно, когда он шел без своей собаки, я на него внимания не обращала.

Сосед никакой машины не видел и даже разговаривать особо со мной не стал. Правда, он неопределенно махнул рукой в сторону освещенных окон дома и посоветовал походить по квартирам, спрашивая, не видел ли кто, как грузили пианино. Но я прикинула расстояние от окон до дорожки, где мог припарковаться грузовик, и поняла, что номер рассмотреть было невозможно, даже если предположить, что грузовик стоял под фонарем и номера были с утра вымыты.

– Ну что, Гришенька, – повернулась я к замершему мальчику, – пойдем в полицию вместо супермаркета? Ты как, не против? Прогуляемся хотя бы… Вечер хороший.

И правда, сегодня в воздухе очень сильно чувствовалась весна. Сильно пахло прелыми прошлогодними листьями, влажной корой деревьев, землей, готовящейся очень скоро взорваться новой жизнью, чем-то еще, чего не бывает в другое время года и что не имеет никакого иного названия, кроме весны.

Я с сомнением смотрела в сторону бульвара, где располагается наша полиция. Пожалуй, далековато идти… Да и какой смысл? Кто станет искать наше пианино? Но Гриша вдруг заволновался и стал просить:

– В полицию? Пойдем, пожалуйста…

– Тебе интересно, что ли?

– Очень! – искренне ответил Гриша, и я, пожалуй, первый раз увидела, как засияли его обычно грустные и внимательные или, наоборот, совершенно равнодушные, обращенные в свой собственный мир глаза.

Вопрос был решен, и мы пошли по дворам в полицию, к красивому трехэтажному зданию с темно-красной крышей, сейчас не видной из-за многоэтажек.

Дежурный капитан на проходной лениво и благодушно оглядел нас и довольно весело спросил:

– И куда же это мы идем на ночь глядя?

Наверно, многие работники полиции – хорошие физиономисты. Можно было бы обидеться на его тон. Но ведь на наших лицах не было ни синяков, ни слез, ни следов горя или какого-то трагического происшествия. Надеюсь, именно поэтому он так и разговаривал.

– Я… да не знаю даже, – чуть растерялась я. – К участковому, наверное. Или к дежурному. А лучше – к следователю.

– Тогда уж сразу к прокурору! – хохотнул капитан. – Через мост и направо! А что случилось-то?

– Да вот… у нас, получается, украли… – Как-то странно было разговаривать с ним через толстое, как будто пуленепробиваемое стекло дежурной комнаты. – А вы дежурный, да?