Синдром гладиатора

Мы валялись на теплых подстилках, расстеленных на вершине холма, молчали каждый о своем, и любовались мерцающей роскошью небес. Теплая итальянская ночь сияла великим множеством ярких звезд, складывающихся в причудливые силуэты созвездий. Словно россыпь бриллиантов, усеивали они черный, глубокий бархат неба. В такие минуты мне отчего-то безумно хотелось летать. Когда-то, в детстве, старый Коцукэ-сан рассказывал мне о великом воине и самурае Ямамато Сакино, который, как говорилось в преданиях, умел передвигаться по воздуху. В те времена я мечтал вырасти и стать столь же великим, как легендарный герой. И тоже научиться парить над землей, коршуном набрасываясь на своих врагов, и, победив их в жестоком бою, вновь взмывать в облака. Вроде бы уже давно это было, успел вырасти, многое узнать и о многом забыть, но все равно, каждый раз, когда я вглядывался в великий небесный океан, меня безудержно тянуло в ^эти холодные и блистательные глубины. К чему бы это? Мечта, блажь, бред воспаленного сознания? Не знаю… Может быть, где-то в глубине души еще осталось что-то от меня — того, прежнего?

— О чем вы думаете, Дюпре? — спросил Дмитриев и… я вернулся на землю.

— О разном. Не сошел ли я с ума, например, — сказал я совершенно искренне.

— Ну-у… — усмехнулся он. — Это даже не вопрос. Конечно сошли. И, похоже, давно.

— Да, — согласился я. — Наверное вы правы.

— Я все хотел у вас спросить, — преодолевая нерешительность, продолжил майор. — Зачем вы все это делаете? Вы же богатый человек, а занимаетесь какой-то ерундой. В войну играете?

— Знаете, Виталий Борисович… Я и сам очень часто об этом думаю. И не могу найти одного, простого ответа. Богатый, говорите… У вас когда-нибудь было много денег? Настолько много, чтобы вы могли о них не думать?

— Конечно, нет. У меня и просто-то денег никогда не бывало, — ответил Дмитриев.

— А у меня их всегда было много. С детства. Вокруг меня было столько денег, что думать о них, как о чем-то очень важном, мне и в голову не приходило. Я родился сытым, и я нежадный человек. В сущности, мне не много надо. Поэтому и нет во мне этого общего для всех стремления выдрать чужой кусок и перегрызть за него глотку. Власти я тоже не хочу, слишком хорошо знаю, что это такое. Хотел бы жить спокойно и счастливо, вдали от всех, но скучно. Меня воспитывали как воина, а не как отшельника. А на чьей стороне воевать… Это субъективно, майор. Беда в том, что все вокруг разные. Вы, например, вчера утром работали на Родину, вечером на мафию, а сегодня на меня. Меняется жизнь, меняетесь вы. Так же и остальные люди. А я почему-то упрямо верю, что у меня свой, особенный цвет. И хочу его сохранить, не прельстившись ни деньгами, ни властью. Стрекалов пока со мной одного цвета, и я иду с ним. Изменится он — мы станем врагами. И я не удивлюсь этому. Такова жизнь. Многие думают, что распоряжаются ею, но это иллюзия. Понимаете?

— Не очень, — тихо сказал он, задумчиво глядя на меня. Боги, и зачем я ему все это говорю? Ведь и сам-то ничего в своей жизни не понимаю. Чего не хочу — знаю точно, а вот чего же я все-таки хочу… Не знаю. Пытаюсь понять — и не могу. Как, почему, зачем живу — не знаю. Может быть, просто зря?

Усилием воли заставляя себя закрыть эту часть души, так не вовремя распахнувшуюся перед чужим мне человеком, я поднялся на ноги. Три часа ночи. Пора. Время бросать камни.

— Ну что ж, майор. О высоком мы попробовали поговорить. Теперь вернемся к нашим баранам. Вы фокусы любите? Тогда смотрите внимательно…

Тщательно пристроившись к стоявшей на сошках винтовке, я прицелился, ориентируясь по освещенным окнам первого этажа, помянул всех известных мне богов и — выстрелил. Через мгновение ярчайшая вспышка осветила весь фасад трехэтажного дома. За четыре часа бензин перетек по трубе в бассейн и растянулся по всей его поверхности тонкой, но чрезвычайно горючей пленкой. А мой выстрел ее поджег. В красноватых отблесках, осветивших участок парка перед домом, мелькнул силуэт машины. И я наудачу послал в него несколько пуль. Не сбавляя скорости бронированный автомобиль с запасным пультом управления сигнализацией проехал еще несколько метров и величественно опрокинулся в пылающий бассейн. Интересно, что это за броня, если я ее с двух километров прошил пулей? Порча любимой хозяйской машины была сверх программы, а потому еще более приятна.

Настал момент для второй части нашего дивертисмента.

— Вы все помните? — спросил я майора. Он кивнул. — Чудненько. Тогда — к барьеру. Удачи вам, Виталий Борисович.

— Спасибо, — коротко ответил он. — И вам тоже… Ни пуха… — И начал быстро спускаться с холма.

Я искренне послал его «к черту», и тоже двинулся вниз, но в другую сторону. До моего «барьера», расположенного на соседнем холме, было еще километра три ходу. Спустившись, я перешел на легкий галоп.