Синдром Феникса

Опасения ее, кстати, тут же подтвердились: по дороге встретился зал игровых автоматов со скучающим охранником у двери, и Гоша, остановившись, сказал:

— Тянет.

— Куда?

— Туда.

— Еще чего, последние деньги проигрывать!

— Доктор сказал: все надо проверять. А то не вспомню. Если тянет — почему тянет? Может, просто так, а может, не просто.

— Без проверки обойдемся, — сказала Татьяна. — Тянет — перетерпишь!

— И пива нельзя?

— Нельзя!

5

Татьяна попробовала пристроить его к прежней работе в теплице. Но Гоша забыл все, чему научился, к цветам не проявил никакого интереса, на просьбу же Татьяны перенести ящики с рассадой сказал:

— Доктор велел ориентироваться на то, что чувствуешь. Что привлекает, а что вызывает отвращение. Ящики таскать, сразу скажу, у меня вызывает отвращение полное.

— Да? А что привлекает? Жрать задаром? Я тебя все это время кормила, между прочим!

— А я не просил!.. Слушай, не кричи. Такая интересная женщина, а такая какая-то не мягкая. Ты пойми, я же действительно хочу узнать, кто я. Но надо быть осторожным. Ты говоришь — ящики. А я, может, музыкант? Пианист или скрипач. Покалечу пальцы — и нет профессии! Понимаешь?

— Музыкант? Ладно.

Татьяна сходила в дом за гитарой, на которой в молодости немного играл Валерий, а потом и она сама потренькивала на досуге.

— На! Пробуй!

Гоша зажал пятерней лады, щипнул струны.

— Нет. Если и играю — не мой инструмент.

— Вижу я, какой у тебя инструмент!

— Какой? — хихикнул Гоша, бог весть что предположив.

— Язык!

— Татьяна, я понимаю твои эмоции, конечно, — обиделся Гоша. — Но если ты так, то я ведь могу и уйти!

— А тебя кто держит? Ты мне нужен, думаешь? Сокровище! Черт тебя знает, кто ты такой — работа у тебя отвращение вызывает, а покурить и пива выпить — с удовольствием! Наводит на мысли!

— Какие это мысли? А работу мы только физическую пробовали. Может, я… — Гоша помешкал, перебирая, — физик-атомщик, например? Или бизнес-менеджер! Или математик? Или вообще учитель в школе!

— Это вряд ли, — усомнилась Татьяна.

Но решили проверить: пошли в дом, и Гоша полистал учебники Толика и Кости.

— Понимаешь что-нибудь? — наблюдала Татьяна.

— А что тут не понять? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, — наизусть сказал Гоша.

— Это и я помню. А посложней что-нибудь? Только без подглядки.

— Ну… Битву при Калке помню. Правда, не помню, кто с кем и кто победил. Бородинское сражение — уже лучше, наши победили, хоть и отошли. Помню еще — хордовые.

— Это что?

— Что-то из биологии. Черви, что ли. Нет, много помню, — обнадежился Гоша. — Так дело пойдет!

Однако учебники отложил, умственной информацией явно не увлекся.

Ходил по двору, глядя вокруг, словно ждал: что-то ему намекнет и подскажет. Но мир этот был ему чужд и молчал.

6

А Эмма Петровна, возвращаясь из магазина, проходя мимо Одутловатова и Кумилкина, бесцельно сидевших на лавке возле кривой калитки своего двора, поздоровалась и сказала как бы между прочим:

— Татьяна с сожителем недоразумения выясняют.

— Это какие? — спросил Кумилкин.

— Он говорит: не помню ничего. А она говорит: вспомни, может, ты, говорит, академик был. А до этого к ним милиционер приезжал, говорит: нет, он был, говорит, бандит. Вот мне бандита только в соседях не хватало!

Она проследовала дальше, а Кумилкин хлопнул себя по коленкам:

— Что я тебе говорил, Олег Трофимович! А? Нюх у меня на это дело! Я тебе говорю: взял кассу — и залег! И делает вид, что ничего не помнит. Сидел я с одним таким, ему говорят: ты Петров и ты убийца, а он уперся: я не Петров, а Васечкин и людей сроду не убивал, а, наоборот, люблю! И ничего доказать не могли!

— Отпустили?

— Нет, конечно.

— А может, он действительно память потерял? Это бывает.

— В любом случае есть у меня одна мысль, — задумчиво сказал Юрий.

И к вечеру он явился ко двору Татьяны с этой одной мыслью. Не заходя, подозвал бесцельно слоняющегося Гошу.

— Привет!

— Привет, — подошел Гоша. — Я тебя тоже знал?

— Совсем память переклинило? — сочувственно спросил Кумилкин.

— Совсем…

— Хочешь, помогу?

— А как?

— Загляни ко мне в гости. Конечно, лучше бы с бутылкой.

— Где я тебе ее возьму?

— Что, Татьяна ограничивает?

— Более чем.

— Несправедливо, — покачал головой Юрий. — Если ты заводишь себе мужика, то поступай с ним по-человечески! Или уж не заводи, правильно?

— Да я уйду, наверно. Только — куда?

— Не пропадешь. Раньше у тебя вид был, извини, совсем придурковатый, а сейчас на человека похож, сразу видно. Ты, может, серьезными делами занимался?

— Я тоже так чувствую. Но не помню.

— Совсем ничего?

— Так… В общих чертах.

— Да… — с философской интонацией сказал Кумилкин. — Какая ни была поганая жизнь, а забыть ее как-то жалко… Будто ее и не было, получается. Будто и не жил!

— То-то и оно.

Оба помолчали. Гоша думал о чем-то смутном, а Кумилкин вспоминал свою поганую, как он сам выразился, жизнь.