В прочем экспрессе — не таком роскошном, но тоже элитном — ехали местные власти, чиновники, бизнесмены, не имевшие к литературе никакого отношения, но знавшие, конечно, что к поезду прицеплен салон живого классика. Некоторые, по особому разрешению, заходили познакомиться. В салоне Коктельо побывали вице-губернатор Челябинска, крупный финансист из Екатеринбурга, глава фирмы «Safe Siberia», производящей контрацептивы, и прославленный бывший народный депутат от фракции «Неразрывность», ныне преуспевающий дальневосточный банкир Борис Хайлов — тучный медведь, на фоне которого Перверте выглядел почти изящным. Хайлов долго цитировал «Ежедневник Серебряного Воина», рассказывал о своем духовном пути и о том, как много он жертвует на храмы, а также о том, как стремительно улучшается Россия в условиях централизации. Книги Коктельо у Хайлова не оказалось, и он предложил ему расписаться на плоском животе девушки из модельного агентства «Сибирские огни». Коктельо попросил секретаршу отвернуться и расписался у девушки на заднице, взяв с нее обещание не мыть задницу по крайней мере неделю.
— Интересный человек, — сказал он вечером за стаканом «Джека». — Учитесь, amigo, пока он жив. Что-то подсказывает мне, что осталось ему недолго.
— Такие не умирают, — буркнул Сыромятников.
— Своей смертью — практически никогда, — кивнул Коктельо. — Удивительный тип. Чистая, беспримесная тьма, без единого проблеска. Я думаю, Господь хотел бы вставить в него душу, но не может найти в этом монолите ни единого воздушного пузырька. Феномен, феномен. Я приберегу его для романа.
— У нас тут таких — каждый второй, — наябедничал Сыромятников на родину.
— Ошибаетесь. Перед встречей я изучил его биографию — поручил Розе подготовить для меня сводку... — Розой звали сербку, похожую скорее на ливанский кедр. — Удивительно, где он только не наследил. У вас это ведь часто — что один и тот же управленец рулит во многих сферах? У нас, в Аргентине, в Бразилии, — так не принято. Мы в западный менеджмент не верим. Начальником может быть только тот, кто прошел все ступени и досконально изучил бизнес. А этот кем только не был — военкомом, снабженцем, главным редактором... Нет, это очень интересный тип. Я не хотел бы им быть за все ароматы Аравии. Кстати, рассказывал я вам, как один саудовский шейх подарил мне наложницу, арабку— альбиноску?..
Он рассказывал долго, смачно, с удивительными подробностями, — и отпустил Сыромятникова только в третьем часу ночи, да и то лишь потому, что сослался на легкий понос. «Все-таки, знаете, тяжелая кухня...» Сыромятников слышал утром, сквозь сон, как Перверте грузно топочет по коридору в сортир и, после долгого пребывания в нем, обратно — ругаясь столь художественно, что перевести этот изысканный испанский мат он бы затруднился.
Утром, на подъезде к Чите, в маленьком Краснокаменске, где у Перверте не планировалось ни встреч, ни автограф-сессий, — поезд остановился надолго. На перрон никого не выпускали. Станция была запружена милицией. По ней беспомощно метались бюрократического вида персонажи в распахнутых пальто, с растерянными и злыми мордами. Наконец из седьмого вагона вынесли на носилках что-то огромное, покрытое белой простыней.
— Я схожу, разведаю? — вызвался Сыромятников.
— Что вам неясно? — барственно спросил Коктельо. — Это наш друг, представитель партии «Слипшиеся», хозяин «Трах-бах-банка», или я не предупреждал вас?
— Вы и будущее угадываете? — кисло спросил Сыромятников. Самодовольство этого любимца Рабиндраната Тагора начало утомлять его.
— А как же. Я еще пять лет назад говорил Полу: Пол, ты бросишь Хизер, эта девочка не для тебя. Сначала он смеялся, потом обозлился. А месяц назад прислал мне торт. Если бы он знал меня в восьмидесятом, может, я предупредил бы и Джона...
— Что ж вы этого не спасли?
— Да ведь он знал, — сказал Коктельо. — Он только не знал когда.
Поезд тронулся только около полудня. Коктельо жевал омуля, мечтательно запивая его «Сибирской порфирой».
— Вот вы детективщик, или по крайней мере так себя позиционируете, — буркнул Сыромятников. — Уверен, однако, что доведись вам раскрывать настоящее убийство — вы немедленно спасовали бы.
— Вообще-то, юноша, — назидательно ответил Коктельо, не отводя глаз от тайги за окнами, — повара не охотятся за дичью, а металлурги не ищут руду. Я обрабатываю жизнь, а не переделываю ее.
Эта восточная высокопарность была в нем особенно противна — Сыромятников никогда не понимал, как могут люди со средним образованием покупаться на такую дешевую бутафорию.