Синдикат

Спустя три минуты после начала конференции в «Украину» явился Ной Рувимыч лично, вызвал даму-директора в холл, с полчаса посидел с нею на мягком кожаном диване, улыбаясь и что-то интимно шепча ей в шуме и гаме огромного вестибюля гостиницы… После чего дама исчезла. Причем, исчезла совсем, необратимо, навсегда. Для Синдиката, по крайней мере. Вместе со своими девочками-распорядительницами, вместе с коробками блокнотов и ручек, вместе с папками, бутылками минеральной воды и одноразовыми стаканчиками… Буквально: была фирма, и нету ее.

— Вздор, — не выдержала я, — что за апокрифы, что вы несете! Не шейте Воланда графоману Клещатику!

— Да, да! — горячо вскинулись все разом, — несчастный синдик бегал по этажам гостиницы, пытаясь узнать — где участники конференции могут пообедать, куда подадут им кофе… Все было тщетно. Администрация гостиницы прятала глаза и заявляла, что ничего не знает, ни с кем не договаривалась, впервые слышит… Участников международной конференции попросили выехать из номеров… Поднялся страшный скандал, поверженному синдику оставалось лишь припасть к стопам Клещатика, каясь и рыдая… Тот еще подержал ситуацию до вечера в нагретом состоянии, потом смилостивился и показал дирижерской палочкой diminuendo… Людям дали поесть, позволили внести в номера чемоданы… Однако испакощенная конференция уже не оправилась, обескураженные участники обсуждали доклады без особого интереса, к тому же странным образом все стало известно в Иерусалиме, карьера безумца немедленно была прервана, он был отозван домой… В Синдикате, многозначительно подчеркнула Рома, никогда не любили скандалов и революций…

На этом интересном месте совершенно смятого ходом событий совещания в дверях моего кабинета возник осанистый человек — очки в золотой оправе, рыжий дымок над лысиной, ласковые ямочки на пергаментных щеках… Все улыбалось в этом лице, все звало дружить, поверять душевные заботы, совместно трудиться на общую цель Восхождения…

Сотрудники моего департамента прыснули врассыпную, как тараканы, и забились за экраны своих компьютеров…

— Ной Рувимович? — сухо и осторожно спросила я, поднимаясь и с омерзением чувствуя, как лицо мое в ответ расплывается в улыбке, а рука так и тянется к рукопожатию…

— Мечтал, мечтал познакомиться! — пожимая руку, (словно знал, что я не терплю припаданий чужих мокрых губ к руке), искренне и дружески проговорил Ной Рувимыч. — Вот только книжку на автограф не прихватил, но в самое же ближайшее время…

…и я уже не заметила, как меня повлекли за пределы детсадика…

Единственно, что колючкой застряло в памяти: когда мы с Ной Рувимычем проходили первым этажом Синдиката к выходу, из дверей своего кабинета выглянул Яша Сокол, схватил меня за руку, втянул наполовину внутрь и быстро, горячо прошипев в лицо: — Только не «Пантелеево»!!! — отпустил руку… и я ускорила шаги, чтобы поравняться с Ной Рувимычем…

Затем меня усадили в машину и повезли, не переставая говорить тоном доверительным, серьезным… И очень он мне нравился — неброской элегантностью, негромким интеллигентным голосом и подчеркнутой неторопливостью движений.

— Понимаете, дорогая, — говорил Ной Рувимыч, — вы, без сомнения, уже поняли, что в Синдикате-то, по большому счету, делать и нечего. Скажем прямо, никакой истовой работой цели достигнуть невозможно. Люди восходят или не восходят совсем не потому, что некий синдик устраивает какой-то семинар, а другой — валяет дурака и пьянствует. Все знают, когда и почему птицы перелетают с места на место, а животные переходят на другое пастбище… И я рад, что когда-то с моей, не буду скромничать, подачи был создан ваш департамент. Ведь, в каком-то смысле, Синдикат организация скорее представительская. Вы согласны со мной?

— Мне, на моей должности, было бы обидно с вами согласиться… — искоса взглянув на него, ответила я. — Но кое в чем вы правы…

— Ну вот, я рад… Далее: поскольку нет реального ежедневного рабочего производства, нет, так сказать, продукта деятельности, то любой самодур, попавший в Синдикат на руководящую должность, может изменить организацию до неузнаваемости, что случалось не раз… Поэтому наша задача, как это ни смешно, — ставить задачи. Ставить цели… И достигать их… Я бы хотел рассказать вам об одной моей гениальной задумке… Впрочем, успеется…

Ной Рувимыч оказался виртуозом вождения. Мой Слава тоже лихо объезжал пробки, нарушал все правила и совершал все мыслимые и немыслимые трюки, чтобы довезти меня вовремя. Но Клещатик проделывал все это с элегантной неторопливостью, легко, даже нежно, успевая поглядывать и на дорогу, и на собеседника справа, и на часы, и на крякающий мобильник.

…Закрытый клуб «Лицей» размещался в старинном особняке на Спиридоновке.

Я уже слышала от кого-то из знакомых об этом заведении, а может быть, читала в «Комсомольце». Дизайнеры, особо не мудрствуя, просто воссоздали внутри обстановку пушкинской эпохи.