Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

Савинков. — После ликвидации Колчака я некоторое время был членом делегации, о которой я говорю. В это время в Париж приехал от Пилсудского Вензагольский, который сообщил мне, что Пилсудский хочет меня видеть. Это было в январе 1920 года. В Варшаве я был принят Пилсудским. Пилсудский сказал мне, что было бы желательно сформировать русскую часть на польской территории.

Граждане судьи, вам, конечно, и тогда было совершенно ясно, что Польша ведет войну против России, я же думал, что Польша ведет войну не против России, а против коммунистов. Не забудьте, что в тот период времени я совершенно отделял Россию от вас, русский народ — от вас. Я смотрел теми же глазами, которыми смотрели многие из русских революционеров на русско-японскую войну. Мне казалось, что поляки воюют не с русским народом, а с вами. Я сказал все это для того, чтобы объяснить, почему я принял предложение Пилсудского и беседовал с ним. Беседа носила политический характер.

Я уехал из Варшавы, вернулся в Париж. Пилсудский не высказался определенно, может ли он разрешить формирование русских частей. Он говорил об этом только как о желательном.

После этого, весной, снова приехал в Париж Вензагольский, снова пригласил меня в Варшаву, сообщив, что вопрос о формировании русских частей разрешен в положительном смысле. Я приехал в Варшаву, и действительно очень скоро получил полное разрешение Пилсудского на формирование русских частей.

Тут я действовал уже самостоятельно и уже был гораздо меньше связан с контрреволюционными элементами. Я не был связан ни с Колчаком, ни с Деникиным, ни также с делегацией. Я мог действовать более или менее самостоятельно, говорю более или менее потому, что я, разумеется, сразу попал в тиски поляков.

Вот этот период, когда я действовал самостоятельно, оставил во мне еще более горький след, чем тот период, когда я был связан с другими.

Раньше у меня все-таки оставалось утешение, что моя деятельность приводит к отрицательным результатам, благодаря этим правым элементам. Теперь же не было и этого утешения, мне суждено было сдать экзамен в Польше.

Я приступил к формированию частей. Части эти были в составе польских войск и в подчинении польского генерального штаба. В наших тылах действовал отряд Булак-Балаховича; этот отряд был сформирован до моего отъезда и довольно долгое время никакого отношения ко мне не имел.

Я занимался формированием русских частей в местечке Столужица. Денежная зависимость от поляков была полнейшая. На юге был Врангель. Его военные представители в отряде тайно препятствовали мне. В состав отряда входили разнородные, мало интересные мне, элементы, в значительной мере бывшие в северо-западной армии Юденича. В таких условиях был сформирован отряд в 4000 человек, основная масса которого была такова, что я сочувствовать ей ни в коем случае не мог. Вскоре начались столкновения между мной и генералом Глазенапом, который стал во главе отряда. Столкновения эти вызваны были главным образом тем, что Врангель, по мере того как численность отряда увеличилась и в общей сложности к моменту похода достигла 25–27 тыс. человек, все настойчивее требовал, чтобы отряд был эвакуирован в Крым.

Золотопогонная армия

Поляки, конечно, противились этому, что объясняется в значительной мере тем, что они боялись не только вас, но и Врангеля. Получился, таким образам, чрезвычайно сложный узел. Кроме того, и самое формирование не соответствовало моим целям. Я думал сформировать крестьянскую армию, а на моих глазах вырастала золотопогонная под начальством старорежимных генералов. Я удалил Глазенапа, но это было очень трудно.

Роль французов также была очень значительна. Как вам уже известно, я формировал свои части, не подчиняясь Врангелю, но отряд Глазенапа подчинился телеграфно, помимо меня, Врангелю. И вот я получил телеграмму из Парижа, совершенно категорическую, звучащую для меня как приказание. И телеграмма гласила, что я должен подчиниться Врангелю. Смысл телеграммы был такой, что если я не подчинюсь, то французское правительство сумеет настоять на этом. И я подчинился.

Как я уже сообщал, я удалил генерала Глазенапа. Но на его место был назначен генерал Бобошко, такой же золотопогонник, как Глазенап. Я удалил генерала Бобошко, и на его место стал генерал Перемыкин, тоже золотопогонник, как оба первые. Не было никакого выбора: или золотопогонные генералы, или просто бандиты. Несколько слов о бандитах. Я вызвал тогда Пилсудского, и Пилсудский поставил мне такой вопрос: «Почему вы не имеете дела с Балаховичем?» Я ему сказал то, что я думал про Балаховича, т. е. что Балахович — бандит. Помню, он рассмеялся и сказал: «Да, бандит, но не только бандит, а человек, который сегодня русский, завтра поляк, послезавтра белорус, а еще через день — негр». Далее Пилсудский сказал: «Пусть Балахович — бандит, но так как нет выбора, то лучше, пожалуй, иметь дело с Балаховичем, чем с золотопогонными генералами».

Я познакомился с Балаховичем и вынужден был его назначить.