Символы славянского язычества

Рудиментарные проявления черт культурного героя, опосредованных характерной для его образа связью действия с обожествленным Космосом, играют существенную роль в выяснении генетической основы ритуала и преданий, в которых он нашел отображение, преломленное через устно-поэтическую традицию. Для понимания генетических корней и основной функциональной направленности ритуала, как и символики знаковых форм его в славяно-балканской фольклорной традиции, особенно существенны мифологические мотивы о космических культурных героях, «сынах неба», донесенные древневосточными источниками. Из разносторонних форм культурной миссии космических героев наиболее существенны определение предзнаменований по Солнцу и Луне, нарождающейся и на исходе, по изменению движений и яркости звезд, по метеоритам и составление земного календаря. Особое внимание обращают на себя мотивы путешествий мифологического героя, явившегося со звезды, к вершинам гор и к Солнцу. Чрезвычайный интерес представляет мотив изготовления ими металлического треножника, который обладал способностью принимать образ дракона, летящего в облаках: на нем «сын неба» улетает с Земли. Из сказаний о космических пришельцах в страны южных морей следует выделить мотив об их голове «из меди или сходного с ней металла, с железным лбом», о камнях и железе как источнике энергии движения.

Сравнительно-историческое изучение преданий и лежащего в основе их праславянского ритуала приводит к заключению о том, что даже в поздних, усеченных и переосмысленных вариантах с явственными следами длительной деградации у народов Евразии и жителей весьма отдаленных Тихоокеанских островов выявляются подспудные, едва уловимые проявления мотивов о деяниях культурных героев. При этом чем глубже уходит сам сюжет, тем явственнее становится, что необычные знания и действия в славянских преданиях, как и у других народов, оказываются стимулом для прогрессивных действий общества, находившегося на грани катастрофы. В славянских преданиях, где речь идет об обществе земледельческом, преимущественным мотивом является необычайный урожай, выращенный благодаря средству, известному лишь культурному герою, изыскать зерно на посев во время небывалой засухи.

Так, в галицком варианте от этого необычайно урожайного зерна расплодился хлеб «по всей земле». Здесь мы снова сталкиваемся с соответствиями устно-поэтической и обрядовой традиции: рудиментарные формы отображения образа мифологического культурного героя выявлены в украинской обрядовой традиции К. Сосенко^{534}.

Старая истина — древние предрассудки живучи и обладают свойством возрождаться в новых формах — проявила себя со свойственной ей силой в старообрядческой традиции и сектанстве; пережиточные формы ритуала ухода в «иной мир», преломленные через стремление к поиску и приобщению к древнему православию, представляют особый интерес в аспекте выяснения путей и способов трансформации явлений язычества на протяжении христианской эпохи и понимания форм, к которым она приводит вследствие длительного процесса деградации первоначальных мировоззренческих постулатов и ритуалов, из них вытекающих. В старообрядческих «самосожигательствах» к древнейшим представлениям об очистительной силе огня, не сравнимой ни с какой, даже самой строгой и длительной епитимьей, присоединились христианские представления о конце мира, когда потечет огненная река, от пламени которой ничто и нигде укрыться не сможет. Генетические же корни явления уходят в древнеиндоевропейское представление об извечном круге метаморфоз, о зависимости последующих превращений от земной жизни, в последний период ее в особенности. Главное, от чего зависит перевоплощение в более высокие формы, — моральные устои, последовательное соблюдение установленных жизненных принципов, высота духа и разума в момент ухода из этой жизни. Это прежде всего заставляло древних индусов вступать в пламя костра; эти же представления поддерживали традицию ухода в «иной мир» в Средневековье.

В старообрядческой среде традиция самосожжений давала вспышки в разные периоды истории его; связаны они были, как правило, с реакцией на возобновляющиеся время от времени гонения. Однако в реакции этой заметна тенденция, нарастающая и все более со временем преобладающая, к распространению «бегунов», «странников», «пустынножителей». Причем «бегуны» и «странники» являют собой красноречивую аналогию индуистскому обычаю уходить под старость из дому и странствовать (иногда длительное время) до конца жизни, который они стремятся встретить у берегов священного Ганга. И, кстати сказать, старообрядческие формы, как более архаические, объясняют этот обычай, которому специалисты-индологи не находят объяснения.