Другой ряд значений раскрывается в демонологических верованиях о колесе как одной из ипостасей ведьм и колдунов либо как средстве передвижения нечистой силы: «Ведьма превращается в колесо, в овцу, в чего хочешь. Колесо как-то катилось, а кто-то — хоп! — одну спицу и вырвал, а женщина (ведьма) вот без руки и осталась» (Калужская область); «Если увидишь на Купалу, як бежить колесо, дак взять и на веревку его и повесить, та ведьма и умре!» (Черниговская область). По украинским житомирским поверьям, в купальском костре сжигались старые колеса, метлы и бороны — для того, чтобы ведьма не могла на них ездить. Согласно южно-русским поверьям, ведьма преследует человека в Ивановскую ночь в виде катящегося по дороге колеса, и если его проткнуть палкой, то наутро женщина-ведьма окажется пробитой колом. Чтобы распознать, кто в селе занимается колдовством, жители Орловской губернии в ночь накануне Петрова дня катали по улицам надетое на палку новое колесо: считалось, что оно должно лопнуть возле дома, где живет колдун. Кашубы тоже верили, что если возле чьего-то двора отскочит колесо у едущей телеги, то именно там живет ведьма. Для того чтобы отогнать ведьму от хлебного поля и не дать ей отобрать, урожай вечером накануне Ивана Купалы парни насаживали на кол старое колесо, поджигали его и обходили вокруг ржаной нивы (Смоленская губерния).
У восточных славян был известен обычай катать колесо по улицам села, приуроченный к Юрьеву дню (укр. карпат.), Иванову дню (бел., укр.), Петрову дню (ю. — рус.): старое тележное колесо (либо колесо, сплетенное из веников, либо большой венок из зелени, резиновые покрышки и т. п.) зажигали и скатывали с горы вниз или катали его по селу; иногда устраивали на колесе сиденье и катали на нем девушек. Такое катание колеса приобретало значение оберега от нечистой силы. Например, на Гуцулыцине зажженные колеса пускали с горы в Юрьев день как средство защиты против ведьм; белорусы Витебщины считали, что если на Купалу катать по улице колесо, то это причиняет мучение местным ведьмам. В Полесье (Гомельская область) хозяева катали колесо вокруг своего дома, чтобы защитить цыплят от коршуна, домашний скот — от диких зверей, а затем укрепляли это колесо на высоком шесте и оставляли стоять до следующего Иванова дня.
На Масленицу, на Ивана Купалу, в Петров день и другие праздники кое-где было принято устанавливать посреди села колесо на высоком шесте; это сооружение соотносилось с универсальным у славян образом Мирового Древа (либо выступало в роли обрядового деревца) и в то же время обозначало ритуальный центр празднества. Так, на Украине и в Белоруссии вокруг такого шеста с надетым на него колесом устраивали купальские гулянья, игры и хороводы. В русских масленичных обрядах сверху на колесо сажали ряженых «мужика» или «бабу с прялкой»; прикрепляли к колесу знамя и в таком виде возили повозку по селу.
В хозяйственной и лечебной магии нередко практиковалось протаскивание предметов сквозь ступицу колеса. Например, чтобы обезвредить вырванную со своего поля «завитку», ее сначала протаскивали сквозь ступицу колеса, а потом сжигали (полес.). При укусе змеи рану мыли водой, которую затем проливали через колесное отверстие (рус.). Белорусы, чтобы обеспечить всхожесть семян, пересыпали их через ступицу колеса.
В восточно-славянских детских закличках, призванных сбить с пути летящих птиц, колесо символизирует замкнутое круговое движение. У белорусов и украинцев такие заклички адресовались аистам, журавлям или гусям: «Дядька бусел (т. е. аист), закружись колесом! Твои дети за лесом!» или «Колесом дорога!».
Негативная семантика колеса проявляется в белорусских запретах, относящихся к невесте, наступать ногой на колесо, садясь в телегу или сходя с нее, «иначе у молодой столько лет не будет детей, сколько спиц в колесе». Хозяева не позволяли собаке есть то сало, которым подмазывали тележные колеса, иначе бы она заболела бешенством.
Горшок
На протяжении многих столетий горшок был главным кухонным сосудом на Руси. Им пользовались в царских и боярских поварнях, на кухнях горожан, в избах крестьян. Горшки могли быть разных размеров: от маленького горшочка на 200–300 г каши до огромного горшка, вмещавшего до 2 — 3-х ведер воды.
Форма горшка не менялась во все время его существования и была хорошо приспособлена для приготовления еды в русской духовой печи, в которой горшки находились на одном уровне с горящими дровами и обогревались не снизу, как на открытом очаге, а сбоку. Горшок, поставленный на под печи, обкладывался вокруг нижней части дровами или
углями и тем самым оказывался охваченным жаром со всех сторон. Если бы он был более плоским или имел более широкое отверстие, то закипевшая вода могла выплеснуться на под печи. Если бы горшок имел длинное горло, процесс закипания воды проходил бы очень медленно.