Символика тюрем

Но пребывание в тюрьме плохо сказывалось на его здоровье, и изо дня в день он становился все более ненормальным. Надсмотрщикам доставляло удовольствие дразнить его. Его помутившийся рассудок жадно впитывал их россказни об огромном состоянии, которое будто бы он должен был получить. Они уверяли, что его арестовали и бросили в тюрьму для того, чтобы ограбить. Он, разумеется, й сам знает, что нет такого закона, который запрещает питаться отбросами из ушата. Следовательно, его не имели права лишать свободы. Это сделали заговорщики с целью лишить его наследства.

Я узнал об этом от коридорных, которые были в восторге от своей выдумки. Вскоре он устроил со мной очень серьезное совещание, во время которого рассказал мне о своих миллионах, о заговоре, связанном с этим миллионами, и сообщил, что назначает меня своим сыщиком. Я приложил все силы, чтобы его успокоить, не очень убедительно рассказал ему об ошибке и о том, что настоящим наследником является его однофамилец, Я оставил его совершенно спокойным, но я не мог изолировать его от остальных коридорных, а они продолжали дразнить его пуще прежнего. В конце концов после дичайшей сцены он меня отверг, лишил меня звания частного сыщика и объявил забастовку. Моя торговля английскими булавками прекратилась. Он отказался делать булавки и швырнул в меня сырьем, когда я проходил мимо его решетки.

Я уже не мог с ним ладить. Другие коридорные сказали ему, что я являюсь платным агентом заговорщиков. И в то же время своими выдумками они доводили его до безумия. Эти вымышленные истории взбудоражили его мозг, и в конце концов он превратился в опасного сумасшедшего, одержимого мыслью об убийстве. Охранники отказывались выслушивать его рассказы о похищенных миллионах, и он обвинил их в том, что они участвуют в заговоре. Однажды он запустил в одного из них кружкой с кипятком, и тогда расследовали его дело. Начальник тюрьмы поговорил с ним несколько минут через решетку. Затем его взяли для медицинского освидетельствования. Больше его никто не видел, и я часто думаю: умер он или все еще бредит о своих миллионах в каком-нибудь сумасшедшем доме?

Наконец настал долгожданный день моего освобождения. В этот же день выходил на свободу и третий коридорный, а девушка, отбывавшая краткосрочное наказание, та, которую я покорил для него, ожидала его у стен тюрьмы.

Я и мой приятель вышли вместе и направились в Буффало.

Будем ли мы всегда вместе? В тот день мы вместе выпрашивали монетки на хлеб на главном проспекте, и то, что мы получили, было истрачено на суперпиво, я не знаю, как пишется это слово, но произносится оно так, как я его написал, и, стоит оно три цента. Я все время ждал удобного случая, чтобы улизнуть. От одного парня на дороге мне удалось узнать, в какое время проходит товарный поезд. В соответствии с этим я все рассчитал. В этот час я со своим приятелем сидел в сауне. Перед нами стояли две пенящиеся кружки. Мне очень хотелось с ним попрощаться. Он много для меня сделал. Но я не рискнул. Я вышел через черный ход и перемахнул через забор. Это было молниеносное бегство, и несколько минут спустя я был уже в товарном вагоне и мчался на юг по Западной Нью-Йоркско-Пенсильванской железной дороге.

(КОД. 1995. № 11)

Тюрьма в Венесуэле

В тюрьме и за ее стенами шла борьба за независимость нашей родины, свободу и справедливость для всех людей. С тех пор, как началась эта эпопея, до того момента, когда в конце концов мы пробирались, измученные, по подземному лабиринту, — все это время мы дышали воздухом гигантской битвы.

Наш побег стал новым примером того, что, несмотря на всевозможные трудности, дело, за которое мы боремся, непобедимо.

Гильермо Гарсиа Понсе.

Каракас, декабрь 1969 года (Венесуэла).

10 октября 1963 года

Меня арестовали в доме № 17 по улице Н., район Эль-Пинар, Эль-Параисо, в 5.30 вечера. Руководили агентами Главного полицейского управления (дихеполь) капитан Карлос Хосе Вегас Дельгадо и инспектор Марио Леаль. В 6.45 меня перевели из здания дихеполя в Чагуарамос в казарму Сан-Карлоса.

11 октября 1963 года

Меня не удивила встреча с этой старинной крепостью, превращенной в военную тюрьму. Я родился в ста метрах от ее казематов в квартале Ла-Пастора, находящемся между улицами Дос-Пилитас и Эль-Солиатрио. Я играл в лошадки на старой пушке, нацеленной на Национальный Пантеон, и научился играть в бейсбол на одной из площадок этой казармы, где новобранцы отрабатывали свои первые приемы боя. По воскресеньям присутствовал на церемониях спуска флага, слушал военный оркестр, исполнявший пасодобли, вальсы и креольские напевы.

До окон моего дома долетали пронзительные сигналы со сторожевых вышек; сигналы были предназначены для проверки бдительности часовых.

Построенная испанцами в конце XVIII века крепость использовалась для многих целей: она была и казармой, и лазаретом, и арсеналом. Правительство Ромуло Бетанкура не нашло ничего лучшего, как превратить ее в тюрьму для своих политических противников.