Символ веры

…Когда под вечер возвращался домой — чувствовал: Вера у нас. Наверное, в предчувствии этой встречи я заполнил чистый бланк специального пропуска на первую пришедшую фамилию — кажется, то был «Надеждин», прапорщик — не все ли равно? В нашем специальном складе я взял огромную редкость (кладовщик едва не заплакал от огорчения, эту редкость он мог бы продать в любое время за большие деньги): золотые погоны и две серебряные звездочки к ним. Будут искать хорунжего, на прапорщика никто не обратит внимания…

…Она встретила яростным, ненавистным взглядом: «Оказывается, вы меня спасли? Нет! Вы отняли у меня сестру!» — «Зато вы получили родственника. Кстати — на крови. Принимали участие в расстреле брата?» — «Жалею, что нет. И что только нашла в вас Надежда?» — «А вы красивы… Мне очень жаль, что ненависть поглотила вас целиком». — «Без ненависти нет борьбы». — «Ошибаетесь. В борьбе ведет любовь». — «Понимаю. Вы расстреливаете большевиков со словами любви, как благородно!» — «Не мы развязали гражданскую войну». — «Естественно. По-вашему, это сделали большевики. Прекратим этот никчемный разговор». — «Прекратим. Но будьте справедливы: революцию начали вы, а гражданская война — ее следствие. Я читал выступления Ленина, он говорит, что никогда еще свергнутый класс не уходил с исторической арены просто так. И мы сопротивляемся. Кстати… Вот газеты большевиков. 30 августа некая Фани Ройд-Каплан стреляла в Ленина. Он тяжело ранен…» Она вырвала газету у меня из рук и зарыдала. Потом вытерла слезы и покачала головой: «И вы смеете что-то говорить… Вы все повинны смерти за это». Хотел возразить: не мы это сделали, это результат внутренних распрей, но промолчал. Ее болезненный мозг не в состоянии анализировать, сопоставлять. Хотел сказать: «Ваш солдат убит», — но она не спрашивает, и какое мне, в сущности, дело? Промолчал… Протянул пропуск, погоны и ушел в спальню.

НАДЕЖДА РУДНЕВА

…Я сказала: «Теперь я и Алексей, и даже тетя, — в твоих руках. Не отплати за добро злом». Она повела по мне взглядом — как по мятому платью — и стала перешивать погоны. «Мне нужна фуражка. Папаха — казачья, она не годится». Вышел из спальни Алексей, подал свою: «Примерьте». Оказалось в самый раз. «Опустите подбородочный ремень, она удержится. Доберетесь до ближайшей станции. Там сядете в любой идущий к фронту эшелон. Как переходить линию фронта — учить не надо?» — «Разберусь». — «Вот и прекрасно». Он церемонно поклонился и снова ушел. И — все сначала:

— Пойдем со мной. Вспомни папу, проснись!

— Он спас меня от смерти. Я люблю его.

— И кто же покушался на твою драгоценную жизнь?

— Красные. Меня приняли за дочь царя.

Она посмотрела на меня так, словно на нее вылили таз крутого кипятка. Потом выдавила: «Браво, сестричка, такими „зверствами“ наполнены все ваши газеты. Прощай. И одумайся, пока не поздно…»

Это была наша последняя встреча.

ВЕРА РУДНЕВА

…Из города выбралась без всяких приключений — у этих идиотов пьяны даже посты на выезде, — меня никто и ни о чем не спросил. Дело сделано, и бояться больше нечего — все позади.

Но сколь горько я ошиблась в своем вечном и неизбывном высокомерии (права тетка)… Конь вынес на проселок, потом на большак, я увидела у дороги санитарные фуры, солдат, — они разбивали палатки, и толпу пленных красноармейцев, сбившихся в кучу. Их охраняли уральцы. Перешла на рысь, поравнялась с офицером, он махнул рукой: «Момент, прапорщик…[18] — и засмеялся — видимо, понравился собственный каламбур. — Куда держите путь?» — «В чем дело, сотник?» — «А вы не знаете? В Омске совершен теракт, велено проверять проезжающих, у меня приказ». (Вот тебе и «пьяные идиоты»!) — «Извольте… Помнится, там был хорунжий?» — «Так точно. — Прочитал пропуск, вернул: — Счастливого пути». И здесь я увидела, как одна из сестер милосердия — сероглазая, высоколобая, с пышными пепельными волосами подошла к пленным, сказала что-то и начала стрелять из револьвера в упор. Подбежали еще две и тоже — в упор, в упор. Красноармейцы падали как подкошенные, не вскрикнув.

А сотник смотрел и улыбался (или показалось мне?). Вырвала из кобуры наган, ударила коня, помнится — кричала на скаку какие-то оскорбительные слова, потом начала стрелять (первый раз в жизни — с коня!), пышноволосая рухнула, еще кто-то упал, остального не видела: конь уносил, и облако пыли скрыло, они стреляли вслед, но не попали. Я спаслась. Сама. Без помощи Бога и святых угодников. Жаль, что Надежда не видела. Впрочем, я думаю, она все равно объяснила бы случившееся «произволением Божьим».